Тут он, увы, соображает, что Шлюха, если у нее есть хоть капля мозгов, — на противоположной стороне острова, там, где военно-морская база.
— А это кто сбоку? — спрашивает Уотерхауз, указывая на угловую часть композиции, где жалкая, растоптанная личность в железном ошейнике с обрывком цепи трусливо взирает на лихую сечу, учиненную дюжими йглмскими молодцами. Уотерхауз знает ответ, но соблазн спросить слишком велик.
— Кха! — Таксист как будто откашливает мокроту. — Думаю, он с Внутреннего Йглма.
— Конечно.
Беседа разбередила в таксисте мстительную злость, которую можно остудить только быстрой ездой. К замку ведет обледенелый серпантин с десятком смертельно опасных поворотов. Уотерхауз рад, что не идет пешком, но от стремительных виражей на скользкой дороге его снова укачивает.
— Кха! — говорит таксист после десятиминутного молчания (к этому времени три четверти подъема уже позади). — Они римлян чуть не поклонами встречали. Перед викингами стелились. Не удивлюсь, если сейчас там немцы!
— Кстати, — перебивает Уотерхауз. — Остановитесь, пожалуйста. Дальше я пойду пешком.
Таксист обескуражен, но сдается, когда Уотерхауз объясняет, что в противном случае придется долго чистить салон, и даже завозит вещмешок на Схру и оставляет на вершине.
Подразделение 2702 в лице Лоуренса Притчарда Уотерхауза, ВМФ США прибывает в замок пятнадцатью минутами позже. По дороге он успевает еще раз повторить свою легенду, чтобы войти в образ. Чаттан предупредил, что в замке будут слуги, которые все видят и обо всем судачат. Проще всего было бы отослать их на материк, но это значит обидеть герцога, благородно предоставившего замок вместе с прислугой. «Вам придется, — сказал Чаттан, — выработать модус вивенди». Уотерхауз посмотрел в словаре, что это означает «образ жизни», и согласился.
Замок — груда обломков размером с Пентагон. С подветренной стороны имеются крыша, электропроводка и прочее украшательство вроде дверей и окон. В этой части замка (других Уотерхауз пока осмотреть не успел) можно забыть, что ты на Внешнем Йглме, и воображать себя в более зеленых и благодатных краях вроде Горной Шотландии.
На следующий день он вместе с дворецким, Гхнксом, делает вылазку в прочие части здания и, к своей радости, обнаруживает, что попасть туда можно не иначе как через двор: все внутренние переходы замурованы, чтобы остановить сезонную миграцию скрггов, юрких длиннохвостых зверьков, которые считаются символом острова. Сегментация, при всех своих неудобствах, хороша с точки зрения секретности.
И Уотерхауз, и Гхнкс облачены в дубовые одежды из натуральной йглмской шерсти, у дворецкого при себе гальванический люцифер. Это нечто весьма древнее. Когда Уотерхауз вынимает флотский фонарик, Гхнкс (ему самому лет сто) только снисходительно улыбается. Тихим голосом, словно заглаживая серьезное нарушение этикета, он объясняет, что гальванический люцифер несравненно лучше, поэтому дальнейший разговор о фонарике только доставит всем лишнее смущение. Он ведет Уотерхауза в особую каморку сразу за кладовкой, расположенной через одно помещение за комнатой, которая непосредственно примыкает к буфетной. Каморка предназначена исключительно для гальванического люцифера и всего, что к нему прилагается. Сердце устройства составляет дутая сферическая колба объемом примерно с галлонную кружку. Гхнкс, у которого то ли гипотермия, то ли болезнь Паркинсона на ранней стадии, прилаживает к шару стеклянную воронку. Снимает с полки оплетенную бутыль. На бутыли надпись: «ЦАРСКАЯ ВОДКА», внутри плещется ярко-оранжевая жидкость. Гхнкс вынимает притертую стеклянную пробку, обнимает бутыль, наклоняет ее вперед, и оранжевая жидкость через воронку булькает в сферическую колбу. Попадая на стол, она прожигает в нем новые дыры вдобавок к тысячам старых. От них поднимается что-то очень похожее на дым и страшно едкое. У Лоуренса начинает першить в легких.
Гхнкс выстругивает электрод из цельного куска графита. В колбу с царской водкой опущены аноды, катоды и прочее, все это на зажимах из чистого золота. От колбы тянутся толстые провода в асбестовой обмотке ручного плетения. Они уходят в рабочую часть гальванического люцифера — медную миску, закрытую линзой Френеля, как на маяке. Выстругав электрод нужных размера и формы, Гхнкс заталкивает его в боковое отверстие миски и небрежно щелкает франкенштейновским рубильником. Искра вспыхивает на контактах, как шутиха.
В первый миг Уотерхауз думает, что стена рухнула и прямо на них светит солнце. Однако Гхнкс просто включил гальванический люцифер и теперь поворачивает бронзовый винт, так что скоро свет становится в десять раз ярче. Пристыженный Уотерхауз прячет фонарик в пижонский чехол на поясе и первым выходит из комнаты. Гхнкс идет следом. Уотерхауз чувствует на затылке жар гальванического люцифера. «Старушка будет светить часа два», — важно сообщает Гхнкс.
Им и впрямь удается выработать модус вивенди: Уотерхауз ногой открывает старую дверь, Гхнкс из соседнего помещения обводит комнату лучом света, как огнеметом, отчего скрргы десятками и сотнями с писком пускаются наутек. Уотерхауз осторожно забирается внутрь, обычно перелезая через обломки крыши или верхнего этажа, и быстро осматривается, прикидывая, сколько нужно сил, чтобы приспособить это помещение для более эволюционно развитых организмов.
Ползамка в разное время сгорело при пожарах, учиненных берберийскими пиратами, молниями, Наполеоном и курением в постели. Берберийские пираты потрудились основательнее других (возможно, просто хотели согреться), а может, в этой части замка у стихий было больше времени довершить начатое огнем. Так или иначе, Уотерхауз находит место, где не очень много придется разгребать и где с помощью брезента и досок можно быстро выгородить нужную площадь. Это помещение в прямо противоположной стороне от жилой части замка, то есть открыто зимним штормам, зато скрыто от любопытных взглядов прислуги. Уотерхауз измеряет его шагами, потом возвращается к себе, оставив Гхнкса разбирать гальванический люцифер.
Он составляет план будущих работ, пустив в ход дотоле невостребованные инженерные навыки. Затем пишется заявка на материалы, которая, естественно, включает в себя множество цифр: 100 8' 2×4 и так далее. Уотерхауз переписывает все это словами: сто восьми футовых два на четыре. Это можно понять превратно, поэтому он формулирует иначе: СТО ДОСОК ДВА НА ЧЕТЫРЕ ДЮЙМА ДЛИНОЙ ВОСЕМЬ ФУТОВ.
Потом вынимает листок, похожий на бухгалтерскую ведомость, разделенный вертикальными линиями на графы по пять колонок. В эти колонки переписывает сообщение:
[32]
и так далее. Он использует только каждую третью строку.
С самого отъезда из Блетчли-парка Уотерхауз носит при себе несколько листков папиросной бумаги; ложась спать, прячет под подушку. Сейчас он вынимает их и берет один. Если не считать серийного номера наверху, там только аккуратно отпечатанные на машинке буквы
