Последние двадцать футов он пролетает на страшной скорости. Восемь рук ловят его за разные части тела и переносят в относительную безопасность: на палубу подлодки, сразу за боевой рубкой, под зенитным орудием. На корме торчит Т-образная стойка, от ее концов к ограждению рубки туго натянуты леера, чтобы держаться.
По примеру флотского офицера, который, судя по всему, назначен его опекать, Уотерхауз лезет вверх — то есть в сторону кормы, — держась за один леер, как за перила, спускается в люк на корме и оказывается внутри. Через мгновение за ним сбегает Шафто.
Хуже места Уотерхауз не видел в жизни. Подобно сторожевому кораблю, с которого они только что сошли, подводная лодка плавно приподнимается на волне, но потом, в отличие от корабля, с грохотом рушится на скалу, чуть не опрокидывая тебя навзничь. Ощущение, что ты в мусорном баке, по которому лупят кувалдой. U-553 до половины заполнена густой кашей из дешевого вина, дизтоплива, электролита и нечистот. Поскольку лодка наклонена, месиво глубже всего в носовой части, но при каждом ударе о скалу цунами прокатывается к корме. По счастью, Уотерхауза уже не мутит: он в том трансцендентном состоянии, когда его мозг больше обычного разлучен с телом.
Офицер ждет, пока гул уляжется, и неожиданно тихо спрашивает:
— Что именно вы хотели бы осмотреть, сэр?
Уотерхауз по-прежнему пытается сориентироваться, водя фонариком. Общая картина не складывается, в кружке света возникают только отдельные трубы и провода. Наконец он решает не двигаться и быстро-быстро чертит фонариком. Проступает картина: они в узком лазе, явно спроектированном инженерами для инженеров, чтобы обеспечить доступ к нескольким милям труб и проводов, втиснутых в узкий пережим.
— Нас интересуют бумаги капитана, — говорит Уотерхауз. Лодка снова уходит в пустоту; он прислоняется к чему-то скользкому, зажимает руками уши, закрывает глаза, рот и выдыхает через нос, чтобы жижа не попала внутрь. Опирается он на что-то холодное, твердое и круглое. Уотерхауз светит фонариком и видит, что оно медное. Чирканье лучом выхватывает из мрака какой-то медный космический корабль, зажатый под (если он не ошибается) койкой. Уотерхауз едва не выставляет себя круглым идиотом, спросив, что это такое, но тут узнает торпеду.
В следующую тихую интерлюдию он спрашивает:
— Есть здесь что-нибудь вроде личной каюты, где…
— В носовой части, — отвечает офицер. Нельзя сказать, чтобы это звучало обнадеживающе.
— Бля! — говорит сержант Бобби Шафто.
Это его первое слово примерно за полчаса. Он плещет вперед, и британский офицер вынужден спешить следом. Палуба снова уходит из-под ног, они останавливаются и разворачиваются, чтобы волна фекалий ударила не в лицо, а в спину.
Начинается спуск. Каждый шаг — неравный бой со здравым смыслом и осторожностью, а шагов надо сделать много. То, что Уотерхауз счел пережимом, продолжается, не расширяясь — видимо, до самого носа. Наконец они находят предлог остановиться: каюту или угол каюты футов четыре на шесть. Здесь койка, откидной столик и шкафчик из настоящего дерева. Вместе с фотографиями семьи и друзей это создает почти домашнее впечатление, которое, впрочем, начисто портит портрет Адольфа Гитлера на стене. Уотерхауз возмущен такой безвкусицей, потом вспоминает, что они на немецкой подводной лодке. Паводок нечистот под косым углом разрезает каюту примерно пополам. Наверху плавают бумаги и другой бюрократический детрит. Готический шрифт вызывает у Лоуренса смутную ассоциацию с Руди.
— Соберите все, — говорит Уотерхауз, но Шафто и офицер уже сгребают мокрое папье-маше и засовывают в парусиновый мешок.
Капитанская койка в кормовой или верхней части каюты. Шафто откидывает ее, заглядывает под матрас и подушку, ничего не находит.
Откидной столик в наиболее затопленном конце. Уотерхауз бредет к нему, стараясь не оступиться. Нащупывает ногой ящик, как слепой, шарит руками в жидких помоях. Ему удается вытащить несколько коробочек и передать Шафто. Тот вытряхивает содержимое в мешок. Скоро становится ясно, что в столе больше ничего нет.
Лодка взлетает и рушится вниз. Жижа прокатывается вперед, на мгновение обнажая что-то в углу каюты, видимо, закрепленное у носовой переборки. Уотерхауз делает шаг вперед.
— Это сейф! — Он поворачивает диск. Тяжелый. Хороший сейф. Немецкий. Шафто и британский офицер переглядываются.
В люке появляется британский матрос.
— Сэр! — докладывает он. — Поблизости замечена еще одна немецкая подлодка.
— Мне пригодился бы стетоскоп, — задумчиво произносит Уотерхауз. — Здесь есть лазарет?
— Только аптечка, — отвечает британский офицер. — Где-нибудь плавает.
— Сэр! Есть, сэр! — Шафто исчезает. Через минуту он возвращается, держа над головой немецкий стетоскоп. Бросок. Уотерхауз ловит стетоскоп в воздухе, вставляет в уши и под жижей прикладывает мембрану к сейфу.
Ему это не совсем в новинку. Из мальчиков, которые помешаны на замках, нередко вырастают мужчины, помешанные на криптографии. Бакалейщик в Мурхеде, Миннесота, разрешил маленькому Уотерхаузу играть с сейфом. К изумлению бакалейщика, Лоуренс подобрал комбинацию и сделал об этом школьный доклад.
Этот сейф куда лучше, чем у бакалейщика. Поскольку Уотерхауз все равно не видит диска, он закрывает глаза.
Словно в полусне, он слышит крики, как будто происходит что-то ужасно важное. Может быть, кончилась война. Тут у него вырывают головку стетоскопа. Уотерхауз открывает глаза и видит, что сержант Шафто поднес мембрану ко рту, как микрофон. Шафто спокойно смотрит ему в лицо и говорит в стетоскоп:
— Сэр, торпеды в воде, сэр.
После этого разворачивается и выходит, оставив Уотерхауза одного.
Уотерхауз успевает подняться по трапу к боевой рубке и уже видит диск серовато-черного неба, когда вся лодка вздрагивает. Прокатывается гул. Волна нечистот выбрасывает его наверх, на палубу субмарины, товарищи подхватывают и заботливо удерживают от падения в океан.
Движение U-553 на волнах изменилось. Она подпрыгивает гораздо сильнее, как будто хочет соскочить с рифа.
Уотерхаузу требуется примерно минута, чтобы сориентироваться. Кажется, он поранился. Определенно какая-та ерунда с левой рукой, на которую он приземлился.
Пробегает мощный луч: свет прожектора со сторожевого корабля. Матросы матерятся. Уотерхауз приподнимается на здоровом локте и заглядывает в корпус подводной лодки, следуя за лучом прожектора. Лодка распорота под ватерлинией, рваные края дыры торчат внутрь. Вонючая жижа вытекает в Атлантический океан.
— Бля! — Сержант Шафто срывает со спины маленький, но увесистый заплечный мешок, растягивает завязки. Британские матросы светят ему фонариком.
Уотерхауз, в полубреду, с трудом верит своим глазам: Шафто вытащил связку аккуратных буровато-желтых цилиндриков толщиной в палец и длиной дюймов по шесть. Еще он вынул всякую мелочевку, в том числе моток жесткого красного шнура.
