Ральф готов был сойти с ума из-за боли в спине и погоды, но Уилбер уверил нас, что в Коне нас ждет покой и море солнца.
Дома для нас были приготовлены. Мистер Хим, агент риелторской конторы, будет встречать нас в аэропорту. Через несколько дней нас навестит дядюшка Джон с семейством. А пока мы будем загорать и нырять прямо перед домом, где море спокойное, как озеро.
Вот и славно. Я был определенно готов к этому, и даже Ральф был воодушевлен. Постоянные дожди в Гонолулу подкосили его дух, да и рана на спине никак не заживала.
— Ты выглядишь совсем больным, — сказал я ему, когда он тащился в аэропорт с огромной ай-би-эмовской пишущей машинкой, которую он стащил в отеле.
— А я и так совсем больной! — проорал он. — У меня все тело гниет. Слава Богу, что мы едем в Кону. Я должен отдохнуть. Я просто обязан увидеть солнце.
— Не волнуйся, Ральф, — сказал я. — Уилбер обо всем позаботился.
Я свято верил в это. У Уилбера не было никаких причин врать нам. Или по крайней мере тогда я не видел никаких причин.
Казалось… что корабли, повинуясь некоему странному стечению обстоятельств, прибыли сюда в некий кульминационный момент жизни местного сообщества, в ту точку, которая должна была определить его дальнейшую судьбу. Моряки помнили то возбуждение, что овладевало полинезийцами, но там было все по-другому. В этом же заливе, казалось, все население было на грани массового помешательства.
Каноэ направили лодку Кука к деревне Кеалакекуа, что стояла на восточном мысе залива. Как только Кук, Кинг и Бэйли оказались на берегу, их поразила тишина, которая столь резко контрастировала с бедламом, царившим подле кораблей. Они также осознавали, что воцарившаяся атмосфера была совершенно иной, чем на предыдущих церемониях: перед ними благоговели, но их же и держали под контролем. Они были наполовину богами, наполовину пленниками. Высадившись на вулканическую скалу, Канина твердо взял Кука за руку и повел его прочь так, словно последний был пленником. Один из местных шел перед ними, распевая заунывную песню, повторяя ее вновь и вновь. В песне чаще всего звучало слово «лоно», и когда аборигены, вышедшие приветствовать их, слышали это слово, они падали ниц.
Процессия проследовала вдоль длинной стены, состоящей из кусков застывшей лавы, через всю деревню по направлению к morai, которая здесь называется heiau. Это черная прямоугольная глыба размерами примерно двадцать на сорок ярдов, стоящая среди раскачивающихся кокосовых деревьев и окруженная ветхим забором, увенчанным человеческими черепами числом до двадцати. Грубо вырезанные гротескные деревянные маски с усмешкой смотрели вниз на черепа со своих столбов, усиливая пугающий эффект этого святого места, которое включало в себя, кроме того, тщательно обработанный, но от этого не менее страшный эшафот, где полукругом расположились еще двенадцать изображений, а также стоял алтарь, на котором возлежали жертвоприношения — множество фруктов и огромная полуразложившаяся свинья.
И вот появились четверо аборигенов; одетые в ритуальные наряды, они держали в руках жезлы, украшенные собачьей шерстью, и скандировали слово «лоно»
[1].
Ричард Хау «Последнее путешествие капитана Кука»
Но он наврал. Почти все, что он наговорил, оказалось ложью. Наша жизнь должна была превратиться в ад, наше Рождество — в кошмар. Страх и одиночество станут править нашими жизнями, и мы потеряем власть над ними. С каждым днем мы будем становиться все более и более слабыми и больными. И не ждут нас ни облегчение, ни радость, ни счастье — только смятение, отчаяние и полное безумие.
Мистер Хим, риелтор, ожидал нас, когда мы прибыли в Кайлуу, аэропорт Коны, поросший пальмами оазис на кромке моря, примерно в десяти милях от города. Солнце уже опустилось к горизонту, и на взлетно-посадочной полосе блестели лужи, но мистер Хим уверил нас, что погода стоит отличная.
— Иногда после полудня может пройти дождик, — сказал он. — Но вы наверняка найдете его освежающим.
В машине мистера Хима не было достаточно места для нашего багажа, поэтому я отправился в город с местным рыбаком, которого звали Капитаном Стивом и который сказал, что живет на берегу недалеко от взятого нами в аренду поместья. Погрузив багаж в его пикап, я отправил своих спутников с мистером Химом.
Ральф разнервничался по поводу того, что мне придется ехать одному с незнакомцем.
— Я его по глазам вычислил, — сказал он. — Он наркоман, и он не случайно сидел тут, как тролль, когда мы вышли из самолета.
— Не говори глупостей, — сказал я. — Он ждал свою подругу. Здесь народ дружелюбный, Ральф. Это тебе не Гонолулу.
— О Боже! — простонал Ральф. — Ты опять врешь. Они здесь повсюду, эти наркоманы, и ты — один из них.
— Вот именно, — усмехнулся я. — И этот мистер Хим — тоже. Ты не заметил, как он всучил мне пакетик, как только мы сошли с самолета?
Ральф уставился на меня, потом быстро оттащил в сторону дочь.
— Это ужасно, — пробормотал он. — Они хуже извращенцев.
Шоссе, ведущее из аэропорта в город, было самой убогой дорогой в моей жизни. Вокруг шоссе — только черный камень, настоящая лунная пустыня, над которой низко тянулись зловещие облака. Капитан Стив сказал, что мы пересекаем старый поток застывшей лавы, излившейся когда-то из вулкана Мауна Кеа, чей четырнадцатитысячефутовый горб, закрытый туманом, высился слева от дороги. Далеко справа хилый ряд кокосовых пальм тянулся по новой западной границе Соединенных Штатов, представлявшей собой одинокую стену зазубренных базальтовых скал, смотрящих в сторону покрытого барашками Тихого океана. До Сан-Франциско было две с половиной тысячи миль, до Китая — вполовину меньше, но первая вещь, которую я увидел на окраине города, была автозаправочная станция «Тексако», а чуть дальше — вездесущий «Макдональдс».
Мой рассказ о поместье, в котором мы собирались жить, вызвал у Капитана Стива явное беспокойство. Когда я описал ему череду элегантных пляжных домиков в японском стиле, глядящих фасадами на черного мрамора бассейн и зеленый газон, выбегающий прямо к водам спокойного залива, он грустно мотнул головой и поспешил сменить тему.
— Мы с вами поедем на моем катере на серьезную охоту за марлином, — сказал он.
— Никогда в своей жизни не мог поймать крупную рыбу, — сказал я. — Не тот темперамент.
— В Коне поймаете, — уверил он меня в тот момент, когда мы свернули в сторону даунтауна, именуемого Кайлуа. Это был оживленный коммерческий район, протянувшийся вдоль берега залива, и полуодетые люди, как крабы, сновали здесь вдоль и поперек уличного движения.
Мы замедлили ход и почти ползли, пытаясь избежать столкновения с пешеходами, но, когда мы проезжали местную гостиницу, пузатый седой мужик с бутылкой пива в каждой руке выбежал откуда-то сбоку с воплями «Ты грязная сука! Я тебе башку оторву!» и вломился в нашу машину на полной скорости с моей стороны. Удар пришелся по моей руке, которую я не успел убрать, и мужик впечатал ее в дверь машины. Он упал на дорогу, и я хотел было выйти, чтобы хорошенько ему наподдать, но рука моя онемела. Ни поднять ее, ни пошевелить пальцами я был не в состоянии.
