— Леона, вокруг меня творятся страшные вещи. Даже моя семья оказалась под ударом.
— Но ты ведь можешь приставить ко мне вальцгардов… не одного и не двух. До свадьбы моей подруги осталось меньше месяца, мне нужно встречаться с…
— Вальцгарды будут тебя защищать даже ценой жизни, Леона. Но тот, кто это затеял, значительно сильнее. Они нашли способ к тебе подобраться и сделают это снова. Я не могу быть рядом с тобой постоянно. — Он наклонился и заключил мое лицо в свои ладони. — И я не смогу спокойно отвечать за целый город, зная, что ты в опасности. Гораздо проще защитить тебя в Скай Стрим, где ты не будешь постоянно на виду.
— Рэйнар, что я буду там делать?
— Там ты будешь в безопасности.
В безопасности… Не могу же я всю жизнь просидеть в Скай Стрим только потому, что меня однажды пытались убить.
— Я не собираюсь всю жизнь прятаться, Рэйнар! Я хочу выступать!
— Всю жизнь тебе прятаться не придется. Я говорю о мерах повышенной безопасности только на время, пока все это не закончится.
Пока не закончится…
— Тогда мне будет уже все равно. Неужели ты не понимаешь?
— Не драматизируй, Леона. Когда мы разберемся в ситуации, ты вернешься на сцену.
— Я не хочу возвращаться! — выдохнула в отчаянии. Ну как ему объяснить, что для меня значит Люси? — Я не хочу уходить.
— Ты не станешь петь в скандальной постановке Джермана Гроу. — В голосе звенел металл.
Готовая уже продолжать, осеклась.
Значит, все дело в том, что я буду петь в постановке, которая может бросить тень на его репутацию? Или в том, что меня угораздило переночевать у Гроу? А может быть, и в том, и в другом? Готовые сорваться с губ слова я так и не произнесла, взгляд зацепился за халат в ворохе покрывал. Странно, что я его сразу не увидела. Завернулась в теплую мягкую ткань, как в кокон, и поднялась. Коснулась пальцами подбородка, глядя в глаза своему дракону.
— Рэйнар… я хочу быть с тобой, и я хочу петь. Именно сейчас. Именно ее. Пожалуйста, не заставляй меня выбирать.
— Про выбор ты заговорила сама.
Ну да. Разумеется.
Закусила губу и отступила.
Пожалуй, сейчас мне действительно лучше уйти, чтобы не разрушить все, что было.
И все, что могло бы быть.
— Можно воспользоваться сушкой одежды? — тихо спросила я, и, заметив жесткие складки у губ, добавила: — Пожалуйста, Рэйнар. Мне нужно побыть одной.
Он кивнул — сдержанно, но, хотя лицо его оставалось спокойным, внутри меня словно провернули раскаленный стержень. Так остро, что я задохнулась от нахлынувших чувств.
Его.
Рэйнар этого уже не увидел, потому что вышел из комнаты.
Я еще несколько мгновений стояла неподвижно, а потом пошла собираться.
Несмотря на поздний вечер, я попросила Валентена дать несколько кругов по обводной Мэйстона. Суровый взгляд Терграна однозначно говорил о том, что он думает о моей просьбе, но я сделала вид, будто так и надо. Мне действительно нужно было побыть одной, а побыть одной рядом с Танни после случившегося — нереально, тем более пока я не представляла, что ей сказать. Валентен и Тергран молчали, я же смотрела в окно и думала.
Постановка Гроу действительно достаточно провокационная. В ней есть сцены, которые в исполнении женщины правящего могут истолковать превратно. Да что там, обязательно все извратят, а потом повсюду развесят плакаты с Ирргалией и Шахррейном — образцами высокой морали и трепетной любви.
«Трепетная любовь», к слову, уже отметилась на двух каналах и в сети, где говорилось о том, что местрель Стоунвилл отложила все дела, чтобы побыть с возлюбленным, который оказался в частной клинике на «плановом» осмотре. С видео и фотографий смотрела Ирргалия в белом халате, сидящая у постели Шахррейна, и он — улыбающийся ей и сжимающий ее руку. Выглядел Деверик уже намного лучше, чем вчера после поединка (очевидно, стилисты постарались). И разумеется, не упустил случая прокомментировать интервью Лодингера, подчеркнув, что эта ситуация задевает его не меньше, чем скорбящего отца, и что случившееся — ответственность всех иртханов.
Обо мне в сети говорили всякое.
И я не сомневалась, что все это будет использовано против Рэйнара. Точно так же, как история с Арилин. Нельзя не понимать, что перехваченные снимки с Гроу — всего лишь отсрочка. Что будет дальше, можно только догадываться, и будет это в самое ближайшее время.
— Звездочка, это надо просто пережить.
Так после моего рассказа о Лодингерах прокомментировал ситуацию Хейд, и я не могла с ним не согласиться.
— Может, мне бросить петь? — философски поинтересовалась я.
Этот философский настрой не покидал меня с той минуты, как я вышла из квартиры Рэйнара. Мне хотелось верить, что я найду решение, но решение есть только одно, и я прекрасно это знала. Подчиниться разуму, к которому взывал Аррингсхан — оставить Рэйнара, позволить ему жить своей жизнью и строить карьеру. Пережить все, как советует Хейд, петь и забыть о своем происхождении.
— Ты где? — Агент как-то мигом стал серьезным.
— На верхней аэромагистрали на скорости под сто пятьдесят.
— Ты это сейчас серьезно?
— По поводу аэромагистрали или по поводу бросить петь?
— По поводу бросить петь.
— Не знаю, — честно призналась я.
Когда Вальнар поставил меня перед выбором, я отказалась от него, не раздумывая. Просто потому, что не представляла жизни без сцены. Сейчас мысль о том, что мне придется расстаться с Рэйнаром, казалась дикой, сумасшедшей, невыносимой. Если я откажусь от него, я стану Люси — для Гроу, для публики, для всех, кто сходит с ума от истории «Мир без тебя». Я буду Артомеллой, Ильнир или Триаррис, буду влюбляться, гореть, умирать и снова воскресать, но меня самой уже не будет. Я стану сосудом для голоса.
Возможно, прекрасного, если все сложится наилучшим образом.
Но вне сцены пустым.
— Помнишь, о чем мы с тобой говорили? — неожиданно спросил Хейд.
— Когда ты отпаивал меня кофе и рассказывал про свою группу?
— Помнишь, — удовлетворенно заключил он. — Так вот, вспоминай почаще, когда в голову приходят такие мысли.
— А если бы у тебя встал выбор между группой и той девушкой? Быть с ней или выступать? Что бы ты выбрал?
— Тогда или сейчас?
— А это имеет значение?
— Наверное, нет.
Хейд помолчал, а потом все-таки продолжил:
— У нас все равно ничего бы не получилось, Леона.
— Почему? Вы оба жили музыкой.
— Как раз потому, что только музыка нас и связывала. И если ее убрать, остались бы просто она и я.
