10. Парадиз ex nihilo
Когда в воздухе висела дымка, с площадки обозрения Эмпайр-стейт-билдинг манхэттенский горизонт напоминал гигантскую гистограмму, где величественные строения тянулись вверх по оси алчности. За небоскребами делового центра лежала бесплодная равнина Восточного Гарлема. Борзый оглянулся на Инес и Спенсера – те торопливо поглощали горячие начос, которые продавали на площадке, и не мешали Уинстону созерцать.
Этот вид всегда вызывал у Уинстона смешанные чувства. Так высоко от земли, на нижней границе облаков, он испытывал разнонаправленные сигналы социального головокружения. Не мог понять, летит он или падает.
Сегодня этот вид для Борзого был актуальнее, чем когда-либо. Почти в шутку объявив о своем участии в выборах, он взглянул на свой район со стороны. Когда он навещал друзей, ужасная вонь от ведер, служивших жителям верхних этажей туалетами, не вызывала у него позывов рвоты и веселых шуток, но заставляла вытирать глаза, горевшие от стыда. Ночами, глядя из окна спальни, он считал дома в своем районе, пораженный тем, что темных, покинутых квартир в два раза больше, чем обитаемых. Он засыпал, когда ночные наркоманы летучими мышами вылетали из своих бетонных пещер, а дневные бездомные возвращались в гнезда в разваливающихся трущобах.
Иностранные языки, говоры и наречия туристов звенели в ушах Уинстона, как писк лесных комаров. Веселая толчея создавала иллюзию, что в городском хаосе далеко внизу он тоже иностранец. Порывы жаркого ветра дергали карту города, Уинстон с трудом удерживал ее под нужным углом. Вокруг него собралась группа туристов из Германии с гидом.
– Im Norden liegt Harlem, – сказал гид, привлекая рукой внимание туристов, – die Heimat des schwarzen Amerikas.
От немецкого языка у Уинстона засвербело в горле, но он отчетливо расслышал «Гарлем» и заинтересовался, о чем говорит гид. Он точно не говорил про его Гарлем, Ost Harlem.
У Испанского Гарлема не было своего фольклора. У него не случилось своего Возрождения, лишь Бен Э. Кинг упомянул его в одноименной песне, отсюда родом только три относительно известных поэта (Вилли Пердомо, Пири Томас, Даг Фреш) и легендарный баскетболист Джо Хаммонд. Никакой гид не смог бы описать абсурдность повседневной жизни в районе. Как перевести на другой язык хаотичное утро Уинстона?
Восточно-гарлемская заря окрасила аквариум в цвет червонного золота. Красиво, подумал Уинстон. У меня получился тропический рай. Но быстро выяснилось, что его любимая пиранья, символ избирательной кампании, мертва и плавает на боку, а золотая рыбка и черепашка весело носятся вокруг ее трупа.
Настоящая, интересная жизнь протекала в Восточном Гарлеме, но у черного Гарлема, по-видимому, маркетинг и пиар были лучше. Его мистический ореол приносил прибыль не только туристическим гидам с рудиментарными знаниями о предмете. Прежде чем в район ворвалась цивилизация в виде туристических компаний с двухэтажными автобусами и пешими турами, свои услуги европейским зевакам предоставляли Уинстон и Фарик.
Они искали клиентов у автовокзала Портового управления. Слоняясь около стоянки такси, они дожидались, когда на горизонте появится парочка высоких бледных юнцов с типичными физиономиями наследников великой европейской цивилизации, с непременными вихрами, черными джинсами и рюкзаками за спиной. Услышав шуршание карты, Фарик давал залп своего футбольно-репортажного немецкого:
– Achtung, мудилы! – говорил он, ковыляя к юношам и ослепляя улыбкой «Добро пожаловать в Нью-Йорк» с блеском золотых зубов.
– Nicht scheißen! Nicht scheißen! Шучу, шучу.
– Sprechen Sie Deutsch? – недоверчиво осведомлялись туристы.
– Чуточку, – ответствовал Фарик. – Вот, смотрите: Bayern München gegen Kaiserslautern; zwei zu eins. Borussia Dortmund gegen Herta BSC; eins zu null.
Туристы делали шаг назад, не зная, как реагировать на такую аномалию: молодой американский инвалид, влюбленный в Fussball. Если на тротуаре валялся какой-нибудь мусор, Фарик с воплем «Klinsmann mit links – Tor!» загонял его между двух мусорных контейнеров ударом костыля – укол социал-демократическим убеждениям путешественников.
– Показать вам город? – предлагал Фарик. – Куда вы собираетесь? Что хотите увидеть? Думали об Алфабет-Сити или Ботаническом саде?
Упоминание «Ботанического сада» было сигналом Уинстону.
– Гарлем. Как насчет Гарлема? – говорил он безжизненным голосом, почти не слышным в шуме Девятой авеню.
Это была его единственная фраза во всем сценарии. Когда Уинстон пытался заставить Фарика дать ему в этой афере роль побольше, тот объяснял, почему эта фраза подходит именно ему: «Ты большой, черный и страшный. Ты идеальное воплощение их представлений о Гарлеме».
– Да, отличная идея, Борз. Как насчет Гарлема? Не хотите его посмотреть?
При упоминании волшебного слова европейские путники начинали беспокоиться, как балованные дети, которых пытаются взять «на слабо». Вскоре туристы с облегчением покупали фальшивые билеты на сборный концерт «Мотауна» в «Аполло». Багаж особо доверчивых Фарик просил Уинстона загрузить в такси, сам спрашивал, в какой гостинице они остановились, и передавал информацию водителю.
– Так, значит, доехать до Верхнего Вест-Сайда – двадцать пять долларов. Заплатите мне, и водитель довезет вас, куда скажете.
Со временем афера перестала работать. Европутешественники стали умнее. Посмотрят на левые билеты и сразу:
– Но Джеймс Браун никогда не записывался для «Мотауна».
Немецкий гид несколько раз пнул и стукнул телескоп. Наконец он отстал от прибора, в последний раз шлепнув по нему основанием ладони.
– Eine scheiß Optik.
Взгляд Борзого переключался между далекими крышами его района и красным контуром на карте: Инес нанесла на бумагу рваные границы его ничем не примечательного Восьмого избирательного округа. Пока немцы глазели на огни Таймс-сквер, его мозг дополнял картину деталями, невидимыми с высоты в восемьдесят шесть этажей и расстояния в три мили. Никто не знал район и его избирателей лучше него. Восточная граница разрезала Ист-Ривер между 96-й и 129-й стрит, и Уинстон был уверен, что где-то у бетонных берегов реки, может, рядом с пешеходным мостом на 103-й стрит, возится с удочкой и лесками безумная старуха Сиддхарта Дженкинс.
Сегодня, как и в любой день, Сиддхарта ловит палтуса, морского окуня, иногда попадается альбакор. Она неистово воюет с удочкой, словно на крючке – хемингуэевский гигантский марлин.
– Хорошо бы мальчик был здесь со мной. Святая Мария, молись за смерть сей рыбы, прекрасной, как она есть. Хорошо бы мальчик был здесь.
Если Сиддхарта подпишет петицию, Уинстон будет ее мальчиком.
Северные границы района приходятся на пересечение Лексингтон-авеню и 129-й стрит. Уинстон представил избирателя Хаймито Линареса, который стоит у дверей магазинчика Мэнни, попивая пиво из банок по пятьдесят центов. Хаймито имел обыкновение шипеть на любое существо женского пола, подошедшее к его логову слишком близко:
