После того послам встретился Вигила, участник заговора на жизнь Аттилы, везший теперь золото, назначенное для подкупа Эдикона. Аттила заставил Вигилу все рассказать, как было дело, взял золото (100 литр) и велел привести еще 50 литр для выкупа самого Вигилы.
Затем Аттила послал в Константинополь своего посла Ислу и Ореста, домочадца и писца (дьяка). Оресту было приказано повесить себе на шею мошну, в которой Вигила привез золото для передачи Эдикону; в таком виде предстать пред царя, показать мошну ему и евнуху Хрисафию, первому заводчику заговора, и спросить их: узнают ли они мошну? Послу Исле велено было сказать царю изустно: «Ты, Феодосий, рожден от благородного родителя, и я сам, Аттила, хорошего происхождения и, наследовав отцу своему Мундиуху, сохранил благородство во всей чистоте. А ты, Феодосий, напротив того, лишившись благородства, поработился Аттиле, тем что обязался платить ему дань. Итак ты не хорошо делаешь, что тайными кознями, подобно дурному рабу, посягаешь на того, кто лучше тебя, кого судьба сделала твоим господином».
Таковы рассказы Приска, свидетеля-очевидца, свидетеля несомненного, достоверного. Насколько в этих рассказах обрисовывается кочевой быт Уннов, надо об этом вопросить здравый смысл.
Все Унны-Скифы, как и сам их царь Аттила, живут в селениях. Дворец царя, лучший, находится в огромном, многолюдном селении, другие находятся в других селениях. Дворец этот искусно и красиво построен из дерева, в стране, где ни камня, ни дерева нет и все это должно привозить. Дворец имеет ограду с башнями, ограду, которая служит больше для украшения, чем для защиты. Это даже и не Московский Кремль, а простая усадьба богатого помещика. Дворец царицы на том же дворе, но построенный с большими затеями, с какими-то кругами, которые, несомненно, были кровли, сведенные в форму бочек, или тех, нам всем известных, полукружий, которые повсюду встречаются на кровлях и под главами наших старинных церквей.
Выехав на охоту, Аттила в поле останавливается в шатрах – вот единственный признак кочевого быта. Но и греческие послы возле двора Аттилы, возле его хором раскидывают для удобства сношений тоже свои шатры, следовательно, и они были кочевники.
Описание пира, столовых обрядов, порядка, в каком гости сидели, переносит нас целиком в Московский дворец XVI столетия, то есть через пространство времени в 1100 лет и показывает, что формы быта живут несравненно дольше племен и народов.
Положим, что никогда не будет доказано, что Унны были Славяне. Но точно так же никогда не будет доказано, что Унны были Монголы, Маджары или другой какой народ, ибо основания для подобных доказательств одни и те же неточные, сбивчивые, неясные показания древних писателей. Одно всегда будет справедливо, что их обычаи, в оное время, господствовали в Славянской земле и именно в земле Славян Восточных, что чьи бы ни были эти обычаи, но они принадлежат, так сказать, самой земле, где уже тысячу лет живут одни Славяне восточной отрасли.
Эти обычаи суть отношения к военнопленным рабам, о которых так подробно рассказывает Приск и о которых то же самое говорят Прокопий и Маврикий, спустя сто лет.
Многоженство, которое изображено Нестором в лице Владимира, даже с тем указанием, что жены жили в особых селах, как и здесь жена Влиды, угостившая послов, случайно попавших к ней во время бури.
На Руси дороже почета не было, когда жена хозяина выйдет и поднесет гостю чарку вина с обычными поцелуями. Здесь мы видим, что жена первого человека у Аттилы выходит и подносит ему вино и яства. Затем гости на обеде у царицы, выпивши, принимают объятия и поцелуи скифов-хозяев.
Язык, которым говорили приближенные Аттилы, Приск называет Скифским. Мед обличает в этом языке Славянство. Но в другом месте Приск отличает Скифский язык от Уннского, говоря, что «Скифы, будучи сборищем разных народов, сверх собственного своего языка охотно употребляют язык Уннов, Готфов, Латин». Во всем своем сочинении он, однако, безразлично употребляет имена Скиф и Унн и чаще всего – Скиф. Стало быть, если и существовало различие в языке, то оно было не велико, быть может такое, какое и доселе существует между различными племенами Славян, между Велико и Малорусским. Унны, как восточная или прибалтийская Славянская ветвь, конечно, говорили несколько иначе, чем их прикарпатские братья. Вот почему Приск обозначил этот язык общим именем: Скифский, говоря, что один из пленных иностранцев, писец или дьяк Аттилы, Рустикий, знал Скифский язык, почему он и обратился к нему, как к переводчику, дабы на этом Скифском, а не Уннском, языке вести переговоры с приближенным Аттилы, Скоттою, братом Онигисия. Многие личные имена точно так же указывают Славянство этого языка.
Унны пришли от Дона и Ледовитого моря. Аттила владел даже и островами, лежащими на Океане. Старший сын его царствовал над Акатирами, которых Иорнанд прямо помещает в Киевской стране. Унны по их же рассказам нападали на Мидию, пройдя сначала степной край, потом переправлялись через Дон, по другому указанию через лиман – Меотийские болота или Азовское море. Стало быть, они шли не из степного края, который по указанию этого пути должен находиться все-таки где-либо вблизи Киева. Аттила имеет у себя писцов, дьяков, очень умных и образованных людей из итальянцев, Римлян и Греков. Аттила очень хорошо знает, что делают и даже что говорят в Риме и в Константинополе. Во всех европейских делах он принимает живое участие: заставляет Феодосия выдать богатую невесту за некоего Констанция, отыскивает в Риме, как свою собственность, какие-то фиалы – священные сосуды и т. п. Все это показывает, что Аттила живет с европейским миром одною мыслью, теми же интересами, что его отношения к Римскому и Византийскому дворам таковы же, какими бывали отношения каждого могущественного европейского властителя.
Аттила дарит византийских послов конями, звериными мехами, которыми украшаются Царские Скифы, говорит Приск. Положим, что конь – подарок степной, но меха – подарок северный, Аттила в договорах с Греками особенно хлопочет о переметчиках, настаивает, чтобы не принимали бегущих от него людей, и в 449 г. говорит, чтобы, по крайней мере, вперед не принимали этих бегущих. Но столько же он хлопочет и о торгах, чтоб торг был свободный и беспрепятственный. Об этом очень хлопочут и его дети.
«В это время (после 466 г.),– пишет Приск,– прибыло к царю Леонту посольство от сыновей Аттилы, с предложением о прекращении прежних несогласий, и о заключении мира. Они желали по древнему обычаю съезжаться с Римлянами на берегу Истра, в одном и том же месте; продавать там свои товары и взаимно получать от них те, в которых имели нужду. Их посольство, прибывши с такими предложениями, возвратилось без успеха. Царь не хотел, чтоб Унны, нанесшие столько вреда его земле, имели участие в Римской торговле. Получив отказ, сыновья Аттилы были между собою в несогласии. Один из них, Денгизис, после безуспешного возвращения посланников, хотел идти войною на Римлян; но другой, Ирнах, противился этому намерению, потому что домашняя война отвлекала его от войны с Римлянами».
Со смертью Аттилы яркая слава Уннов на Западе Европы мгновенно рушилась. Это показывает, что состав его многочисленного войска был по преимуществу разноплеменный, хотя и однородный только в племенах Уннских, которые по всем признакам были племена Славянские. В виду темных сказаний древности и поверхностных исследований ближайшего к нам времени, мы пока не сомневаемся, что именем Уннов в средневековой истории обозначилось движение восточного Славянства против наступавших Готов и занятие им всей той страны или тех Славянских земель, которыми успели завладеть и над которыми владычествовали Готы.
