Распахнув окно своей кельи, он указал на громаду Собора Богоматери.
…Свобода эта заходила очень далеко. Порой символическое значение какого-нибудь фасада, портала и даже целого собора было не только чуждо, но даже враждебно религии и церкви. Гильом Парижский в XIII веке и Никола Фламель в XV оставили несколько таких исполненных соблазна страниц. Церковь Сен-Жак-де-ла-Бушри в целом являлась воплощением духа оппозиции.
…Ведь свет, заливающий мою руку, — золото! Это те же самые атомы, лишь разреженные по определенному закону; их надо только уплотнить на основании другого закона! — Но как это сделать? Одни придумали закопать солнечный луч в землю. Аверроэс — да, это был Аверроэс! — зарыл один из этих лучей под первым столбом с левой стороны в святилище Корана, в большой Колдовской мечети, но вскрыть этот тайник, чтобы увидеть, удался ли опыт, можно только через восемь тысяч лет.
«Черт возьми! — сказал себе Жеан. — Долгонько придется ему ждать своего экю».
— …Другие полагают, — продолжал задумчиво архидьякон, — что лучше взять луч Сириуса. Но добыть этот луч в чистом виде очень трудно, так как по пути с ним сливаются лучи других звезд. Фламель утверждает, что проще всего брать земной огонь. — Фламель! Какое пророческое имя! Flamma! — Да, огонь! Вот и всё.
…В церкви обычно имелась келья, предназначенная для ищущих убежища. В 1407 году Никола Фламель выстроил для них на сводах церкви Сен-Жак-де-ла-Бушри комнату, стоившую ему четыре ливра шесть солей и шестнадцать парижских денье.
Здесь всё — и изрядная мудрость, и гимн чернокнижию, и экстравагантно еретическая мораль, — одним словом, в авторе несложно распознать будущего Великого Магистра!
Но чем же, собственно, занимался Магистр Гюго на острове Джерси?
Он, безусловно, отлично знал об умении Фламеля превращать любые материалы в золото, но алхимические практики его тогда волновали не слишком сильно. Гораздо больший интерес вызывал в нем феномен столоверчения. Он принял решение провести несколько спиритических сеансов. На острове его с супругой навестила Дельфина де Жирарден, с которой они познакомились в салоне… Шарля Нодье. Не исключено, что она могла выполнять функции курьера Приората Сиона. Так вот, интерес к занятиям спиритизмом чете изгнанников привила именно она. Вместе с тем сам Гюго всегда испытывал смутные, экстатические видения сродни галлюцинациям. Для него все сверхъестественное было привычным и естественным, кроме того, он свято верил в бессмертие души. Покапризничав для виду, он очень быстро втянулся и стал завзятым спиритом. Как правило, сеансы проходили при участии нескольких лиц; чаще всего был соблазн поконтактировать с духами Шекспира, Эсхила, Данте, Платона и многих других. Гюго постепенно начал относиться к сеансам со всей серьезностью; когда духи высказывали идеи, близкие его собственным, Виктор ощущал, как заметил Андре Моруа, что «его философия теперь освящена самим Небом». Очень скоро Гюго решил общаться с духами наедине. Точнее, может быть, с одним определенным духом. Отныне его ночи приобрели особое значение. Чей дух он стремился вызвать, обяснять, нам кажется, нет нужды: естественно, Николя Фламеля! Вожделенного результата Виктор Гюго добился 26 июля 1854 года в 21.25. Дух Николя Фламеля явился к нему!!!
Воспоминание о встрече подтверждается рисунком Гюго, созданным именно в ту ночь. Более того, к рисунку приложил свою астральную длань сам Алхимик; его подпись можно увидеть в левом верхнем углу листа.
Вас наверняка обуревает любопытство: о чем же могли беседовать в ночи два Великих Магистра Приората Сиона? Если вы предположите, что о делах ордена, вы ошибетесь. Речь зашла об обитателях… Меркурия. Собственно, Меркурий — священная планета алхимиков, ртуть, или «быстрое серебро» (а в мифологии это Гермес, посланник богов), так что удивляться особо не приходится. Дух Николя Фламеля поведал Виктору Гюго (тот, как мог, пытался делать записи), что «у любого меркурианца имеются шесть солнц (глобулярных тел), присоединяющихся к туловищу; два глаза, которые всегда открыты; огромная, но легкая голова; длинное, хотя и стройное тело; он не употребляет твердую пищу, а ест лишь жидкую; он не дышит, вместо этого испуская сияние; у него имеется супруга». В течение ближайшего года Гюго были надиктованы поэмы «Конец Сатаны», «Бог» и второй том стихов «Созерцания», принеся мировую славу и преуспеяние.
Клод Дебюсси (1862–1918). Гениального, очень быстро добившегося славы и преуспеяния музыканта познакомил с Виктором Гюго великий поэт-символист Поль Верлен. Дебюсси и Гюго сближал глубокий интерес к оккультным и эзотерическим наукам. Впоследствии Клод Дебюсси переложил ряд творений Гюго на музыку. Богемная жизнь Дебюсси способствовала его широчайшему кругу знакомств, в том числе и с членами семей, непосредственно связанных с Приоратом Сиона (например, Жаком Соньером). В 23 года он был назначен Великим Магистром (предвидя свою скорую кончину, Виктор Гюго горячо ходатайствовал именно за него, считая Дебюсси наиболее достойным своим преемником). На этом священном посту Клод Дебюсси достойно трудился вплоть до смерти, на деле подтвердив присущие ему выдающиеся качества руководителя и не посрамив памяти своего великого ходатая.
Жан Кокто (1889–1963). Гениальный творец, своего рода Леонардо XX столетия, Кокто прославился еще в 15 лет своим стихотворным талантом.
Шедевр под названием «Фривольный поэт» принес ему лестное звание короля поэтов, славу и деньги. Впрочем, в деньгах он практически не имел нужды, происходя из очень состоятельной семьи. Его эпатаж — чего стоили хотя бы скандальные романы с юным актером Жаном Марэ или с Марселем Прустом, легендарным творцом эпопеи «В поисках утраченного времени», секс-символом Франции, — всю жизнь служил поводом для рождения бесчисленных слухов и легенд на его счет. Тем не менее правда о том, что он практически чуть ли не всю жизнь был Великим Магистром Приората Сиона, так и не стала достоянием гласности. Как пишут знаменитые авторы «Святой крови и святого Грааля», рассказывая о Кокто, «самое убедительное доказательство его принадлежности к Приорату Сиона находится в его творчестве: фильм „Орфей“, пьеса „Двухглавый орел“, посвященная императрице Елизавете Австрийской, члену семьи Габсбургов, или же роспись церкви Богоматери Французской в Лондоне. Наконец, вспомним его подпись под уставом Приората Сиона — весьма категоричное доказательство».
Что же это за устав, о котором упоминают в своей книге Майкл Баджент, Ричард Ли и Генри Линкольн? Мы располагаем этим уникальным документом! Он был составлен Жаном Кокто за пять лет до смерти и является своего рода завещанием Великого Магистра. Мы приводим здесь его полностью:
