Договор Кобдена—Шевалье сокращал тарифы с обеих сторон. За несколько лет духом времени прониклись Италия, Швейцария, Норвегия, Испания, Австрия и ганзейские города. В это время, впервые, в полной мере проявилась польза положения о режиме наибольшего благоприятствования. Этот статус, восходящий к договорам XII века, напоминает слоган: «Мы собьем любые цены», который предлагают вам продавцы. Страна, которая принимает такие условия, обязуется назначать тарифы не выше, чем назначает или назначит в будущем любой третьей стране, и эти условия соблюдаются для всех партнеров по режиму наибольшего благоприятствования. С 1860 года начался марафон режима наибольшего благоприятствования, и «тарифное разоружение» охватило всю Европу. На многие промышленные товары тарифы, достигавшие 50%, исчезли совершенно.
В период со времени публикации «Исследования о природе и причинах богатства народов» в 1776 году и до отмены «хлебного закона» в 1846 году Смит, Рикардо и Кобден заложили теоретические и политические основы новой, глобальной экономики, которая зазвучала через десятилетия после аккорда Кобдена-Шевалье. Протекционисты пророчили катастрофу фермерам, поскольку из-за границы поставлялось дешевое зерно. Сначала этого не произошло, потому что растущее население Европы не давало ценам упасть. Но поколение спустя лавина дешевого зерна из обеих Америк, Австралии, Новой Зеландии и России погребла под собой английских и европейских фермеров. К 1913 году Англия ввозила из-за рубежа 80% пшеницы, но на заре XX столетия ни один англичанин не променял бы промышленного настоящего страны на ее аграрное прошлое.
,
[76]
Зерновое вторжение из Нового Света иначе отразилось на Европе, где с 1880-х годов начались бурные протесты против свободной торговли, которые продлились до середины XX века. А в XIX веке такая реакция на новую, глобальную экономику сигналит веку XXI: хотя свободная торговля выгодна человечеству в целом, отдельно взятые пострадавшие от нее не станут безропотно принимать новый порядок.
ГЛАВА 12.
ЧТО ВЫКОВАЛ АНРИ БЕССЕМЕР?
Если бы люди переносили свои фабрики в Америку или Китай всегда, когда этим они могут сберечь небольшой процент в своих расходах, размер прибыли был бы одинаков на всем земном шаре, а все вещи производились бы лишь в таких местах, где с одинаковым трудом и капиталом можно произвести их в наибольшем количестве и наилучшего качества. Даже и теперь можно заметить стремление к такому положению дел.
Джон Стюарт Милль, 1848.{560}
Балетные прыжки современного международного производства поражают воображение. Бессчетные детали ноутбуков, цифровых проигрывателей и автомобилей создаются, изготавливаются и собираются в различных странах, иногда совершая два и более перелетов через океан, прежде чем их соберут воедино.
Тем, кто считает это признаком современности, следует посетить бывший медный рудник Джером на севере Аризоны. Сегодня в центре этого крошечного живописного туристического городка стоит старая плавильня — немой свидетель легендарного прошлого. Слегка задобрив этот приземистый, уродливый механизм, можно услышать от него замечательную повесть о всемирной торговле в конце XIX века.
Его рассказ начинается в конце Средних веков на самом западе Англии, где корнуольцы и валлийцы стали первыми в горном деле и металлургии. Они производили львиную долю меди, олова и железа Европы. И, что не менее важно, в их шахтах добывали лучший в мире бессерный уголь, незаменимый в плавильном деле. С 1820 года новые, отражательные плавильные печи (в которых пламя и смесь руды и древесного или каменного угля были разделены) начали превосходить возможности шахт Англии и Ирландии. Плавильные заводы импортировали уголь откуда только могли: сначала из Испании, с Кубы и из Австралии, а затем, огибая мыс Горн, из Чили и Аризоны. На обратном пути баржи увозили уголь Западной Англии.
Сонный валлийский порт Суонси с мелкой бухтой, охраняемой опасной песчаной отмелью, был центром международной оптовой торговли. Специфика груза — уголь и руда — и примитивное погрузочное оборудование на обоих концах маршрута требовали от судостроителей вместительности, а не скорости. По иронии судьбы, в Уэльсе, занимавшем первое место по производству и экспорту угля, перевозящие его суда — угольные баржи — продолжали ходить под парусами до начала XX века.
Писатель и моряк Джозеф Конрад ухватил суть торговли после общения с умирающим капитаном в отставке:
Он «отслужил срок» у знаменитой Компании медных рудников, делая рейсы между Суонси и чилийским побережьем, — вывозил уголь и ввозил медную руду. Ходил в оба конца с тяжелым грузом, словно бросая вызов великим морям за мысом Горн. Задача эта под силу лишь очень стойким судам и была хорошей школой выносливости для моряков Запада. Этой (давно уже несуществующей) Компании служила целая флотилия барков с медными днищами, с такой прочной деревянной обшивкой и шпангоутами, с такой прекрасной оснасткой, какую вряд ли когда-нибудь можно было увидеть у других судов, и с закаленным экипажем под командой молодых капитанов.
И прибывающие, и убывающие грузы были чрезвычайно опасны. Богатая медная руда Нового Света чрезвычайно плотная, иногда содержание металла доходило до 50%.
[77] Если руду перевозить не в специальных ящиках, то она легко может рассыпаться и накренить судно. Кроме того, железо и медь плохо сочетаются, и руда, добравшись до корпуса корабля, могла разъесть гвозди и потопить судно.
По пути из Суонси уголь подвергался еще одной опасности — огню. Склонность угольной пыли к спонтанному воспламенению приводила к тому, что в конце XIX века в среднем шесть из 150 барж в год сгорали в море. Пламя от угля, сутками незаметно тлевшее глубоко в трюме, было почти невозможно обнаружить. Единственной надеждой на спасение было то, что уголь горел медленно и можно было успеть сбросить его в воду или, в крайнем случае, покинуть судно организованно.
Сначала иноземная руда, выгодная ввиду своей чистоты, казалась ответом на молитвы валлийских металлургов. Если владельцы фабрик были особенно удачливы, в руде можно было обнаружить много серебра. Вплоть до 1850-х большая часть меди всего мира все еще выплавлялась в Уэльсе.
В долговременной перспективе Корнуолл и Уэльс едва ли могли надеяться на сохранение лидирующего положения в металлургической промышленности. Их шахтеры, терявшие работу из-за закрытия истощавшихся рудников, давно уже увозили свои таланты за океан. Редко на какой шахте Нового Света нельзя было встретить «кузена Джека», как называли корнуольцев. В конце XIX века литейщики Уэльса также начали эмигрировать. С их помощью усовершенствованные технологии Америки вскоре превзошли металлургию Старого Света.
