«Послушай меня хотя бы, – советовал ему бог, – не хлещи коней с кнутом и крепко держись за поводья. Кони сами достаточно быстро бегут. И не следуй прямой дорогой через пять поясов неба, а сверни у развилки влево – следы моих колес будут ясно видны тебе. Кроме того, чтобы небеса и земля прогревались одинаково, не поднимайся слишком высоко и не опускайся слишком низко; ибо если ты поднимешься слишком высоко, то опалишь небо, а если опустишься слишком низко, то подожжешь землю. Самый безопасный путь посередине.
Но поспеши! Ибо пока я говорил, прохладная Ночь уж достигла своей цели на западном берегу. Нас зовут. Смотри, алеет рассвет. Мальчик мой, пусть лучше Фортуна помогает тебе и правит тобою там, где тебе будет трудно. Вот, держи поводья».
Богиня моря Тетис открыла заграждение, и лошади резко рванули с места; разбивая своими копытами тучи, разгоняя своими крыльями воздух, быстрее ветра, что поднимались в той же восточной части. И тут же – ибо колесница была слишком легка без своего привычного веса – повозку начало раскачивать, как корабль без балласта, бросаемый волнами. Охваченный ужасом возничий забыл о поводьях и уже не обращал никакого внимания на дорогу. Дико взметнувшись вверх, упряжка задела небесный свод, потревожив самые далекие созвездия. Большая и Малая Медведицы опалились. Змея, лежавшая свернувшись кольцом вокруг полярных звезд, разогрелась и с поднявшимся жаром рассвирепела. Волопас, бросив свой плуг, бежал. Скорпион стал бить своим хвостом.
А далее, после того как колесница, сталкиваясь со звездами, некоторое время неслась по бескрайним небесным путям, она низверглась к облакам у самой земли; и Луна в изумлении увидела лошадей своего брата, мчащихся ниже ее собственной колесницы. Облака превратились в пар. Земля вспыхнула пламенем. Горы запылали; стены городов обрушились; народы превратились в пепел. Это было время, когда народ Эфиопии почернел; ибо от жара кровь прилила к поверхности их тел. Ливия превратилась в пустыню. Нил в ужасе бежал на край земли и спрятал там свою голову, где она скрыта и поныне.
Мать Земля, прикрывая рукой свои опаленные брови, задыхаясь от горячего дыма, громким голосом призвала Юпитера, отца всего сущего, и стала просить его спасти мир. «Взгляни вокруг! – закричала она ему. – Небо от полюса до полюса в дыму. Великий Юпитер, если погибнет море, и земля, и все сферы небесные, тогда мы снова окажемся в хаосе начала! Подумай! Подумай об опасности, грозящей нашей вселенной! Спаси от пламени то, что еще осталось!»
Юпитер, Всемогущий Отец, призвал в свидетели богов, что если быстро не предпринять меры, то все будет потеряно. После чего он поспешил к зениту, взял в свою правую руку молнию и метнул ее из-за спины. Повозка разлетелась; охваченные ужасом лошади вырвались на свободу; Фаэтон с охваченными пламенем волосами, подобно метеору, полетел вниз. И его горящее тело упало в реку По.
И Наяды той земли поместили его тело в гробницу, на которой была начертана следующая эпитафия:
Здесь погребен Фаэтон, колесницы отцовской возница.
Пусть ее не сдержал, но, дерзнув на великое, пал он.
[178] Эта история о родительском попустительстве иллюстрирует античное представление о том, что, когда силы жизни оказываются в руках недостаточно подготовленных, это влечет за собой хаос. Когда ребенок отрывается от материнской груди, идиллия заканчивается, и он попадает в мир взрослых поступков, с духовной точки зрения он переходит в мир отца, который указывает своему сына его предназначение, а для дочери становится прообразом ее будущего мужа. Известно ему это или нет, независимо от его положения в обществе, отец – это жрец, проводящий обряд инициации, с помощью которого молодые вступают в больший мир. И подобно тому, как ранее мать создавала представления о «добре» и «зле», так теперь эту роль берет на себя отец, но только сложность в том, что в картине мира появляется новый элемент – соперничество: сына с отцом за господство во вселенной и дочери с матерью за то, чтобы быть этим завоеванным миром.
Традиционно инициация заключается в приобщении к приемам, обязанностям и прерогативам своего призвания, при этом эмоциональное отношение к родительским образам подвергается переосмыслению. Мистагог (отец или фигура его замещающая) доверял принадлежащее ему по праву только сыну, который действительно достиг очищения от изживших себя инфантильных катексисов (κάθεξις – термин из области психоанализа, обозначающий интенсивность проявления психических процессов и направленность психической энергии личности. – Примеч. пер.), которому бессознательное, сознательное и, возможно, логически обоснованное стремление с возвеличиванию самого себя уже не помешает справедливо, бесстрастно использовать обретенные силы. В идеале посвященный человек отказывается от обычной человеческой сущности и становится носителем беспристрастной космической силы. Он рождается дважды: он сам становится отцом, обретая его силу. И поэтому он сам теперь может проводить обряд инициации, быть проводником, солнечной дверью, через которую человек может пройти от инфантильных иллюзий «добра» и «зла» к восприятию величия законов вселенной, очиститься от надежды и страха, обрести покой, постигнуть откровения бытия.
«Однажды мне приснилось, – рассказывает маленький мальчик, – что меня взяли в плен пушечные ядра [sic]. Они подпрыгивали и кричали. Я с удивлением понял, что нахожусь в гостиной своего дома. Горел огонь, а над ним котел, полный кипящей воды. Они бросили меня в него, и время от времени появлялся повар, который тыкал в меня вилкой, проверяя, сварился я или нет. Затем он вытащил меня из котла и отдал хозяину, который собирался откусить от меня кусочек, и тут я проснулся».
[179]
– Мне приснилось, что я сижу за столом со своей женой, – рассказывает воспитанный, культурный джентльмен, —
во время еды я протягиваю руку через стол, беру нашего второго ребенка, младенца, и как ни в чем не бывало начинаю засовывать его в зеленую супницу с каким-то горячим бульоном; потом вынимаю его оттуда, и он напоминает только что приготовленное куриное фрикасе.
Я кладу это кушанье на доску для нарезания хлеба и разрезаю его своим ножом. Когда мы съели почти все, за исключением маленького, как куриный желудок, кусочка, я с беспокойством смотрю на жену и спрашиваю: «Ты уверена, что именно этого хотела от меня? Ты хотела съесть его на ужин?»
Она, хмыкнув, ответила: «Раз уж он так вкусно сварился, что ж поделаешь». Я доедал последний кусочек и тут проснулся.
[180]
Этот архетипный кошмар отца-людоеда встречается в испытаниях инициации примитивных племен. Как мы уже видели, мальчиков австралийского племени мурнгинов вначале сильно пугают, вынуждая их убегать к своим матерям. Великий Змей Отец требует их крайнюю плоть, и женщины стараются защитить их. Звучит устрашающий рог, называемый Йурлунггур, что означает зов Великого Змея Отца, который вылез из своей норы. Когда мужчины приходят за мальчиками, женщины хватают копья и делают вид, что не только сражаются, но также плачут и причитают, так как малыши будут отняты у них и «съедены». Треугольная площадка, где танцуют мужчины, символизирует тело Великого Змея Отца. На ней в течение многих ночей мальчикам показывают многочисленные танцы, символизирующие различных тотемных предков, и учат мифам, объясняющим существующий мировой порядок. Их также отправляют в длительное путешествие к соседним и далеким кланам, имитирующее мифологические блуждания фаллических предков.
[181] Таким символическим образом, «в утробе» Великого Змея Отца они попадают в новую увлекательную реальность и знакомятся с ней, и это компенсирует для них потерю матери; теперь центральной точкой (axis mundi) воображения вместо женской груди становится мужской фаллос.
