Ил. 38. Кали Астриде Шива (гуашь, бумага). Индия, дата неизвестна
Это высшее выражение великого противоречия, с помощью которого раскалывается стена, образуемая парами противоположностей, и прошедший инициацию допускается к видению Бога, который, создавая человека по своему подобию, сотворил его мужчиной и женщиной. В правой, мужской, руке он держит молнию, которая является наиболее полным соответствием его мужского образа, в то время как в левой руке он держит колокол, символизирующий богиню. Молния символизирует и путь, и вечность, а колокол – «просветленный дух»; звук этого колокола символизирует прекрасный голос вечности, который слышит лишь чистый ум во всем мироздании, а следовательно, и в себе самом.
[270]
Именно этот колокол звонит во время обряда христианского причастия в тот момент, когда Бог, благодаря силе слов освящения, нисходит в хлеб и вино. Таково же и христианское толкование смысла происходящего: Et Verbum caw factum es,
[271] или, иными словами, «Драгоценный камень – в Лотосе»: От mani padme hum.
Сравните с эпизодом из приключений героя «Упанишад» (Каушитаки упанишада, 1:4), который достиг мира Брахмы: «Подобно тому, как человек, управляющий колесницей, смотрит вниз на два ее колеса, так и он смотрит на день и ночь, поступки добрые и злые и на всякую пару противоположностей. Ему неведомы ни добро, ни зло, он познал Бога и идет прямо к Нему».
В этом разделе рассматриваются следующие соответствия:
6. Награда в конце пути
Принц Острова Одиночества шесть дней и ночей пребывал на золотом ложе со спящей королевой Туббер Тинти. Ложе держалось на золотых колесах, которые непрерывно вращались, и с ними Ложе катилось по кругу, не останавливаясь ни днем, ни ночью. На седьмой день он сказал: «Пришло время уходить отсюда». И он сошел с ложа, наполнив три сосуда водой из огненного колодца. В золотой комнате стоял золотой стол, а на столе лежала баранья нога и хлеб; и, если бы все люди Эрина на протяжении двенадцати месяцев ели со стола, эта баранья нога и этот хлеб не убавились бы.
Принц сел за стол, вволю насытился бараниной с хлебом, но от них не убавилось ни кусочка. Затем он поднялся, взял сосуды с водой, положил их в свою котомку и уже собирался выйти из комнаты, когда вдруг подумал: «Жаль уходить, не оставив чего-нибудь, чтобы королева могла узнать, кто здесь побывал, пока она спала». И он написал письмо, сообщая, что сын Короля Эрина и Королевы Острова Одиночества провел шесть дней и ночей в золотой комнате Туббер Тинти, набрал воды из огненного колодца и поел с золотого стола. Положив письмо под подушку Королевы, он подошел к открытому окну, спрыгнул на спину своей худой и косматой лошаденки, и та целым и невредимым привезла его домой, за лес и за реку.
[272]
Легкость, с которой завершается это путешествие, доказывает, что герой выше простого человека, он королевской крови. О такой легкости рассказывают многие сказки и всех легенды, в которых описываются подвиги воплощенных богов. Там, где обычный герой столкнулся бы с трудностями, избранный не встречает никаких препятствий и не совершает никаких ошибок. Колодец – это Центр Мироздания, его огненная вода – это неразрушимая сущность бытия, кровать, безостановочно катящаяся по кругу, подразумевает Ось Мира. Спящий замок – это бездна, в которую погружается сознание во сне, где индивидуальная жизнь находится на грани растворения в огне однородной энергии: растворение в ней означало бы смерть; но отсутствие огня – это тоже смерть. Тема пищи, которая все не иссякает (берущая свое начало в детской фантазии), символизирует вечно дарящие жизнь силы вселенского источника. В сказках это аналог мифологической неистощимой щедрости пира богов. Сведение вместе двух великих символов – встречи с богиней и похищения огня – с предельной ясностью и простотой раскрывает статус антропоморфных сил в сфере мифа. Они не являются самоцелью, а лишь стражем, воплощением или носителем благодати нетленной жизни – живительным напитком, молоком, пищей, огнем. Такой образ можно отчасти легко интерпретировать как изначально психологический; на самых ранних стадиях развития ребенка можно наблюдать признаки зарождения своеобразной «мифологии», в которой отражается состояние вне превратностей времени. Они появляются как реакция, как спонтанный эффект защиты против угрожающих фантазий о разрушении тела, которые приходят в голову ребенка, когда его отлучают от материнской груди.
[273] «Ребенок реагирует на это вспышкой раздражения, и фантазм, которая сопровождает эти вспышки раздражения, состоит в том, чтобы вырвать все из тела матери… После этого ребенок боится наказания за эти импульсы, то есть боится, что у него самого все будет вырвано изнутри».
[274] Ребенок опасается, что целостность его тела будет нарушена, думает о том, как компенсировать причиненный ущерб, испытывает безмолвную глубокую потребность в том, чтобы остаться целым и невредимым и защититься от «злых» сил, грозящих нам изнутри и снаружи, и эти фантазии начинают руководить развивающейся психикой; они сохраняются в качестве определяющих факторов и в последующей невротической и даже нормальной жизненной деятельности, в духовных стремлениях, религиозных верованиях и ритуалах повседневной жизни взрослого человека.
Например, шаманская практика – это ядро всех примитивных обществ, «зарождается… на основе детских фантазий разрушения тела с привлечением ряда защитных механизмов».
[275] В Австралии основная концепция, исповедуемая колдунами, заключается в том, что духи изымают внутренности колдуна и заменяют их галькой, кристаллами кварца, чем-то вроде веревки, а иногда еще и небольшой змеей, наделяя их силой.
[276]
Первая схема описывает фантазию, в которой мои внутренности уже уничтожены, за этим следует реакция – мои внутренности – это не что-то разлагающееся, полное фекалий, а нечто неподвластное разложению, наполненное кристаллами кварца. Вторая схема – проекция: «Это не я пытаюсь проникнуть в тело, а чужие колдуны, которые вводят субстанцию болезней в людей». Третья формула – восстановление: «Я не пытаюсь разрушать внутренности людей, я исцеляю их». При этом элемент исходной фантазии, относительно ценного содержимого, вырванного из тела матери, возвращается в виде техники врачевания: высосать, вытащить, стереть что-то с больного.
[277]
