Муки преодоления собственных ограничений – это муки духовного роста. Искусство, литература, миф и религия, философия и аскетические дисциплины являются инструментами, помогающими индивиду преодолеть свои ограничения и шагнуть в бесконечные сферы познания. Переступая порог за порогом, одолевая дракона за драконом, он постигает величие божества, которое просит исполнить свое заветное желание, он растет и распространяется, приобретая космические масштабы. И тогда, наконец, разум прорывается сквозь ограничивающую сферу космоса к сознанию, превосходящему все восприятия формы, – все символы, всех богов – к осознанию неотвратимой пустоты.
Поэтому, когда Данте совершает последний шаг в своих духовных странствиях и приближается к предельному символическому видению Триединого Бога в образе Небесной Розы, ему суждено испытать еще одно просветление, выйдя за пределы образа Отца, Сына и Святого Духа. Он пишет: «Бернард с улыбкой показал безгласно, что он меня взглянуть наверх зовет; но я уже так сделал самовластно. Мои глаза, с которых спал налет, все глубже и все глубже уходили в высокий свет, который правда льет. И здесь мои прозренья упредили глагол людей; здесь отступает он, а памяти не снесть таких обилий».
[301]
«Туда не проникает глаз, не проникает ни речь, ни разум. Мы не знаем, не распознаем, как можно учить этому. Поистине, это отлично от познанного и выше непознанного».
[302]
Так происходит высшее и абсолютное распятие не только героя, но и его бога. И в этом в равной степени прекращают свое существование и Сын, и Отец – как две личины, скрывающие то, чему нет имени. Ибо как плоды мечтаний, питаемые жизненной энергией одного мечтателя, являют нам лишь смутный рисунок наложения сложно и разнонаправленно устремленных векторов одной-единой силы, так и все возможные формы всех сущих миров, будь то земных или божественных, отражают вселенскую силу одной и единой непостижимой тайны: силу, которая создает атомы и управляет орбитами звезд.
Этот источник жизни составляет саму суть человека, и он откроет ее в себе, если сможет сорвать скрывающие ее покровы. Языческий германский бог Один (Вотан) отдал глаз за то, чтобы разорвать пелену света, через которую не могло пробиться знание этой бесконечной тьмы, а затем перенес ради него страдания распятия:
Знаю, висел я
в ветвях на ветру
девять долгих ночей,
пронзенный копьем,
посвященный Одину,
в жертву себе же,
на дереве том,
чьи корни сокрыты
в недрах неведомых.
[303] Победа Будды под деревом Бодхи – это классический восточный пример такого подвига. Мечом своего разума он пронзил пузырь Вселенной – и она превратилась в ничто. Весь мир обыденного восприятия, а также континенты, небеса и преисподняя традиционных религиозных верований распались – вместе с их богами и демонами. Но величайшим чудом явилось то, что, и распавшись, все, однако, затем возродилось, ожило и засияло в лучезарном свете истинного бытия. Воистину, даже боги спасенных небес, сливая свои голоса в дружном хоре, приветствуют человека-героя, который проник выше их, в ту пустоту, что была их истоком, их жизнью.
Флаги и знамена, стоящие на восточном краю мира, развернули свои полотнища до западного края мира; а стоящие на западном краю мира – до восточного края мира; стоящие на северном краю мира – до южного края мира; а стоящие на южном краю мира – до северного края мира; в то время как те, что стояли на земле, взметнули свои полотнища вверх, до самого мира Брахмы; а те, что стояли в Брахма-Мире, опустили до самой земли. Во всех десяти тысячах миров. Расцвели, благоухая, деревья; деревья в садах сгибались под тяжестью своих плодов; на стволах других деревьев расцвели лотосы стволов; на ветвях деревьев расцвели лотосы ветвей; на лианах – лотосы лиан; висящие лотосы – в небе; лотосы побегов пробились меж камней и поднялись семерками. Все десять тысяч миров уподобились гирлянде цветов, подброшенной в воздух, или же толстому ковру из живых цветов; между мирами все преисподние, протяженностью в восемь тысяч лиг, которые ранее даже свет семи солнц не в состоянии был осветить, теперь были залиты сиянием; океан глубиною в восемьдесят четыре тысячи лиг стал сладким на вкус; реки остановили свое течение; слепые от рождения прозрели; калеки от рождения исцелились; а путы и кандалы плененных разорвались и упали.
[304]
Глава III
Возвращение
Ил. 44. Возвращение блудного сына (холст, масло). Голландия, 1662 г.
1. Отказ возвращаться
Когда герой завершил свои странствия, открыв источник силы или получив помощь богов в облике мужчины или женщины, человека или животного, ему, искателю приключений, еще предстоит возвращение к обыденной жизни с бесценным сокровищем, которое он приобрел и которое несет жизнь всему сущему. По законам мономифа, герой должен совершить полный круг и теперь выполнить еще одну миссию – доставить руны с мудрыми изречениями, золотое руно или заколдованную спящую принцессу в то царство людей, откуда он вышел и в котором этот дар поможет возродить его общину, нацию, планету или десять тысяч миров.
Но бывает так, что герой отказывается исполнить этот долг. Даже Будда после своего триумфа сомневался, можно ли донести до других пришедшее к нему откровение. Есть предания и о святых, что так и покинули этот мир, пребывая в божественном экстазе. И немало сказаний о героях, которые навечно остались на благословенном острове с вечно молодой Богиней Бессмертия.
Есть трогательная сказка о древнем индийском царе-воине Мучукунде. Он родился от левой половины своего отца, так как отец по ошибке проглотил детородную настойку, приготовленную браминами для его жены;
[305] и в полном соответствии с этим символическим чудесным способом рождения на свет, рожденное без матери чудесное дитя, плод мужского лона, выросло царем среди царей, и когда однажды боги потерпели поражение в своей вечной борьбе с демонами, они обратились к нему за помощью. Он помог им одержать великую победу, и они милостиво обещали ему исполнить его самого заветное желание. Но о чем может мечтать всемогущий царь? Что могло бы стать величайшим даром для величайшего из людей? Легенда гласит, что царь Мучукунда очень утомился после битвы: и его единственным желанием было погрузиться в вечный сон, и чтобы всякий, кто посмеет этот сон нарушить, был бы сожжен дотла, как только царь откроет глаза.
