Ил. 53. Космическая женщина Джайнов (гуашь, ткань). Индия, XVIII в. н. э.
Символы – это всего лишь средство передачи мысли; было бы ошибкой отождествлять их с тем, что они в конечном счете выражают, то есть с их содержанием. Какими бы привлекательными или впечатляющими они ни казались, они остаются всего лишь средством, которое адекватно приспособлено к уровню восприятия тех, к кому обращены. Поэтому личность или личности Бога – представлены ли они в образе троицы, пары или одного бога, в политеизме, монотеизме или генотеизме, образно или словесно, как документально подтверждаемый факт или как апокалипсическое видение – никто не должен пытаться объяснять или интерпретировать их как предмет или явление материального мира. Проблема теолога заключается в том, чтобы сохранить свой символ «полупрозрачным», так чтобы он не загораживал собой тот самый свет, который должен сквозь него пролиться. «Ибо только тогда мы истинно познаем Бога, – пишет св. Фома Аквинский, – когда верим в то, что Он намного превосходит все то, что человек может когда-либо помыслить о Боге».
[341] И в «Упанишадах» сказано в том же духе: «Знать – значит не знать; не знать – значит знать».
[342] Ошибочно отождествлять средство постижения с сутью постигаемого может привести не только к пустой трате чернил, но и к непоправимому и непростительному кровопролитию.
Далее необходимо отметить, что свидетелями преображения Иисуса были его ученики, которые уже смогли обуздать свои желания, это были люди, которые уже давно отреклись от «жизни», «собственного удела» и «судьбы», полностью посвятив себя Учителю. «Ни благодаря Ведам, ни в результате покаяния, ни раздавая милости, ни принося жертвоприношения нельзя Меня увидеть в том образе, в котором только что ты видел Меня, – сказал Кришна после того, как принял свой обычный образ, – а лишь благодаря приверженности Мне можно видеть Меня в этом облике, истинно осознать и войти в Меня. Тот, кто выполняет Мою работу и видит во Мне Высшую Цель, кто предан Мне и не питает ненависти ни к одному созданью – тот приходит ко Мне».
[343] Слова Иисуса более кратко излагают ту же мысль: «Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее».
[344]
Смысл этого послания очевиден; в нем сформулирована сущность всех религиозных практик. Индивид с помощью продолжительной психологической подготовки полностью разрывает всякую связь со своими личностными ограничениями, особенностями, надеждами и страхами, больше не противится саморазрушению, благодаря которому возможно возрождение для постижения истины, и таким образом, наконец оказывается готов прийти к великому смирению. Полностью исчезают его собственные амбиции, он больше не стремится к обыденной жизни, а с готовностью принимает все, что может в нем произойти; то есть он обретает анонимность. Закон живет в нем с его искреннего согласия.
Есть много персонажей, особенно в области социального устройства и мифов Востока, в которых воплощается это предельное состояние анонимного присутствия. Это – мудрецы-отшельники в рощах и странствующие монахи, которые играют заметную роль в жизни и легендах Востока; в мифе это такие образы, как Вечный жид (презираемый, непонятый и все же с драгоценной жемчужиной в своем кармане); нищий оборванец, которого преследуют собаки; чудесный странствующий бард, чья музыка утешает сердце; или же выдающий себя за другого бог – Вотан, Виракоча, Эдшу.
Иногда дурак, иногда мудрец, иногда облеченный царским величием; иногда блуждающий, иногда бездвижный, как питон, иногда добродушный на вид; иногда почитаем, иногда оскорбляем, иногда незаметен – так живет человек, пришедший к осознанию, неизменно счастливый высшим блаженством. Подобно тому, как актер всегда остается человеком, надевает ли он костюм своего персонажа или откладывает его в сторону, так и полностью познавший Нетленное всегда остается Нетленным и ничем более.
[345]
6. Свобода жить
Чем же в конце концов завершается чудесный переход и возвращение домой? Поле боя символизирует поле жизни, где каждое существо живет оттого, что кто-то другой погиб. Осознание неизбежного греха, которым пропитана жизнь, способно внушить такое отвращение, что человек, подобно Гамлету или Арджуне, может отказаться продолжать жить. С другой стороны, как многие из нас, человек может создать фальшивый, в конечном счете неоправданный образ самого себя как исключительного явления в этом мире, не отягощенного виной, как все остальные, его неизбежные прегрешения оправданны, потому что он несет добро. Такое оправдание себя нарушает правильное понимание не только самого себя, но и природы человека и космоса. Цель мифа в том, чтобы устранить потребность в таком наивноневежественном отношении к жизни, осуществляя примирение индивидуального сознания со вселенской волей. И это происходит, когда осознается истинная взаимосвязь преходящих явлений времени и вечной жизни, что живет и умирает во всем.
Подобно тому, как человек надевает новые одежды, сбросив старые, так и душа принимает новое тело, оставив старое и бесполезное. Душу нельзя рассечь на куски никаким оружием, сжечь огнем, смочить водой, иссушить ветром. Эту индивидуальную душу нельзя разбить, растворить, сжечь или иссушить. Она существует всегда и везде, неизменная, недвижимая, вечно та же.
[346]
Человек, погруженный в деяние, теряет свою сосредоточенность на принципе вечности, пока он обеспокоен исходом своих деяний, но возложив их и их плоды на колени Живого Бога, он этим жертвоприношением освобождается из рабства моря смерти. «Делай без привязанности ту работу, что ты должен делать… Предоставив действовать Мне, устремив взор свой на собственное Я, свободный от влечений и себялюбия, сражайся, – неприступный для печалей».
[347]
Могущественный в своем озарении, спокойный и свободный в своих деяниях, ликуя от того, что руку его направляет благословение Виракочи, герой является сознательным орудием великого и ужасного Закона, и может быть при этом кем угодно – мясником, шутом или царем.
Гвион-Бах, вкусивший три капли из ядовитого котла вдохновения, проглоченный ведьмой Керидвен, возрожденный младенцем и брошенный в море, был найден на следующее утро в рыбацких сетях несчастным и крайне разочарованным юношей по имени Эльфин, сыном богатого землевладельца Гвидно, чьи кони умерли, отравившись ядом, вылившимся из разбитого котла. Когда люди вытащили из сетей кожаный мешок, открыли его и увидели лоб маленького мальчика, они сказали Эльфину: «Смотри, какая бровь лучистая (taliesin)!». «Талиесин он будет зваться», – сказал Эльфин. Он взял мальчика на руки и, сетуя на свои несчастья, исполненный печали, посадил его позади себя. Свою лошадь, которая прежде бежала рысью, он пустил легким шагом и повез ребенка так мягко, как если бы тот сидел в самом удобном кресле в мире. И тут же мальчик стал во весь голос читать поэму в утешение и в восхваление Эльфина и предсказал ему честь и славу:
