Через секунду Вика выскочила оттуда, закрывая ладонями лицо, что-то сказала в трубку и нажала рычаг сброса. Она села на стул, достала еще две таблетки и выпила их.
Копылов усмехнулся и заявил:
— Значит, начальство не жалуется на нее. Вот только до слез доводит. Она уже второй раз за таблетки принимается.
— Миша, еще лекарство проверь, — сказал Андрей.
Грибин глубоко вздохнул.
— Не грусти. Ты слышал, что Михалыч сказал? Внимание к мелочам, — подначил его Копылов.
— Леха, ты когда-нибудь пострадаешь за свой язык, — встал на защиту Михаила Ильин. — Меньше треплись, лучше смотри.
Грибин состроил такую мину, словно хотел сказать Алексею: «Что? Съел?»
Между тем на экране монитора секретарша поговорила по телефону и вышла из офиса. Таймер показывал двенадцать часов пятнадцать минут.
— Во сколько Лукьянов позвонил Крымовой? — спросил Ильин.
— Она сказала, что в двенадцать сорок.
— Значит, она ушла на обед и через двадцать пять минут получила сообщение о смерти Спицына, — прикинул Андрей. — Так, господа, смотрим внимательно.
Все четверо впились глазами в монитор. Прошло десять минут. Из левой двери показался Лукьянов. Он медленно двигался вдоль стойки рецепции. Его тело было прямое как фонарный столб, голова немного откинута назад, ноги шаркали так, будто были закованы в арестантские кандалы. Руки безвольно болтались вдоль туловища. В правой ладони он сжимал пистолет.
Лукьянов дошел до правой двери. Часы показывали двенадцать часов двадцать девять минут.
— Михалыч, он четыре минуты шел до двери, — прошептал Копылов, словно боясь разбудить человека, страдающего лунатизмом.
— Вижу, — так же тихо сказал Ильин.
Лукьянов поднял левую руку, опустил ее на дверную ручку и застыл. Прошло тридцать секунд.
— Чего он стоит-то? — едва слышно спросил Грибин.
Лукьянов как будто услышал Михаила и начал толкать дверь вперед, с каждым разом прилагая все больше усилий. Она не открывалась. Тогда он остановился, броском опустил голову и потянул полотно на себя. Дверь распахнулась, и Лукьянов скрылся в коридоре. На часах было двенадцать тридцать одна.
Ровно через две минуты он снова появился на экране, той же походкой дошел до середины стойки и встал как вкопанный. Прошло еще несколько секунд.
Вдруг Лукьянов передернулся, потер висок, развернулся и резвым шагом направился в сторону кабинета Спицына. Спустя полторы минуты он выбежал из коридора, схватил трубку телефона на рецепции и стал судорожно набирать номер. Поговорив, Лукьянов смел аппарат на пол, сел на стул и взялся руками за голову.
— Я такое только в кино про зомби видел, — покачивая головой, сказал Алексей.
— Кто-нибудь что-нибудь кроме зомби заметил? — спросил Ильин.
— Когда он вышел, в его руке не было пистолета, — ответила Гусева.
— Правильно. А теперь у меня вот какой вопрос. Лукьянов шел до двери четыре минуты. За две он умудрился убить Спицына, вложить в его руку пистолет и выйти обратно к рецепции. Как?
— Кабинет Спицына расположен близко к входу. Я точно знаю. Он буквально в одном шаге, — сказал Копылов.
— Допустим, но ты сам видел, как он пытался зайти в коридор. Складывалось такое впечатление, что Лукьянов не знал или забыл, в какую сторону открывается дверь.
— Андрей Михайлович! — присоединилась к разговору Юлия Максимовна. — По технике пожарной безопасности двери должны открываться наружу. Толкать заложено в инстинктах человека. Поэтому мне кажется, что Лукьянов действовал подсознательно.
— Вы хотите сказать, что он был без сознания и совершал все поступки чисто рефлекторно? — вмешался Грибин.
— Да, Михаил, именно это я и хочу сказать, — подтвердила свою точку зрения Гусева.
— И убивал Спицына тоже рефлекторно? — распаляясь, спросил Копылов.
— Возможно, да.
— Так, давайте все успокоимся, — медленно проговорил Андрей. — Юлия Максимовна, на чем основывается ваше предположение?
— Я была знакома с главным врачом психиатрической больницы, который лечил гипнозом алкоголиков. Он пытался обострить в пациентах инстинкт самосохранения, внушал им, что алкоголь это смерть.
— Это и так все знают, — с усмешкой проговорил Копылов.
— Да, Алексей, вы правы. Но все знают и другое: если осторожно, то можно. А он на своих сеансах добивался панического страха перед рюмкой. Каждый из его подопечных, беря в руку стакан и чувствуя запах алкоголя, на сотые доли секунды выключался и видел не стакан, а, например, ядовитую змею или любой другой кошмар. Все зависело от фобий человека. Но когда он выпускал из рук посудину, сразу же возвращался в реальность. Я сама видела, что с ними происходило. Будьте уверены, зрелище не из приятных.
— Так к чему все это? — спросил Андрей.
— А вот к чему. Лукьянов, возможно, был в трансе и убил Спицына из-за своих фобий.
— Осталось совсем чуть-чуть. Найти того негодяя, который ввел Лукьянова в транс, и задержать его, — пошутил Копылов. — Это при том, что кроме Крымовой в его кабинет никто не входил.
— Такое могло произойти не в этот день, — не сдавалась Гусева. — Даже не в этом году. Ему могли поставить психокод, который сработает, когда его активируют.
— Как шифр на сейфе? — вставил вопрос Грибин.
— Не обязательно. Это может быть слово, звук, картинка наконец. Да все, что угодно.
— Простите, Юлия Максимовна, как вы сказали? Картинка? — спросил Ильин, приподняв бровь.
— Да, картинка. А что?
— Так, мысль одна посетила. Леха! — обратился он к Копылову. — Крымова ведь сказала, что нишу с сейфом прежде скрывала другая картина, не та, которая висит там сейчас?
— Да. Лукьянову ее подарили московские партнеры три месяца назад.
— Миша, найди мне все по этой картине, если возможно, установи, кто писал копию. Юлия Максимовна, прошу вас, покажите эту запись Семенову. Он ведь начальник отдела хиромантии и эзотерики. Наверняка что-нибудь знает о психокодировании. А тебе, Леха, придется еще разок встретиться с Крымовой.
— Ладно, — потягиваясь на стуле, сказал Копылов. — Заодно потрясу ее насчет неслужебных отношений с господином Романовым. Но вот что я думаю о вашем психокодировании. Лукьянов не был алкашом. Напротив, он ревностно следил за своим здоровьем.
— С чего такие выводы? — с интересом спросил Ильин.
— А с того, что он себе в офисе спортивный зал организовал. Уж поверь мне, это не дань бизнес-моде. Да и жена Лукьянова говорила про его увлечение собственным телом. Она даже назвала это нарциссизмом.
— Как-как? — переспросил Грибин.
