– Это суеверия, – отмахнулся Шлехтер. – Вся беда в том, что наше ведомство плохо справляется со своими задачами. Почему так происходит, трудно понять. Грешили на адмирала Канариса, которого подозревали в сговоре с союзниками. Два месяца назад его отстранили. Ходят упрямые слухи, что скоро наше ведомство сделают одним из отделов Управления имперской безопасности. Никаких изменений к лучшему. Мы теряем сноровку. Вы можете возразить, сказать, что каждый должен работать на своем месте и тогда мы придем к победе. Да, мы работаем. Надеюсь, вы не собираетесь мне инкриминировать капитулянтские настроения? – Шлехтер отстранился и пристально посмотрел в глаза собеседника.
«Провоцирует?.. – подумал Вадим. – Но с чего бы ему браться вот так за первого встречного?»
– Что вы, Эрик, и не думаю. – Сиротин вскинул руку с часами.
Четырнадцать минут до двух часов, какая прелесть.
Отворилась дверь в глубине коридора, вышел лейтенант с пустыми глазами, побрел, шатаясь, к выходу. Кобура на его поясе была расстегнута. Он держался за стенку, шатко переставлял ноги и свернул к выходу. Через пару секунд там что-то упало.
– Депрессия у Вальтера, – проследив за взглядом Вадима, сообщил Шлехтер. – Таблетки пьет горстями, шнапсом заливает, но без всякого толка. Брата потерял. Тот погиб в Восточной Галиции, партизаны пристрелили. Мы уже не знаем, как его прикрывать от руководства.
– Эта депрессия зовется алкоголизмом, – проворчал Вадим. – Смотрите, сами не скатитесь в эту бездну, Эрик. Говорят, засасывает.
«Мило поговорили, – подумал он, провожая глазами капитана, который поспешил уйти, потому как в кабинете зазвонил телефон. – Без одиннадцати минут два».
В тамбуре хлопнула дверь, послышался шум. Капитан насторожился. Там какой-то мужчина говорил на повышенных тонах. У него был выразительный густой баритон. Он кого-то распекал, возможно, дежурного или пьяного Вальтера.
Потом раздались шаги. В холле возник приземистый плотный мужчина в офицерской фуражке. Он размашисто шагал по коридору, путаясь в полах плаща. Этот человек явно был не в духе, его ноздри раздувались. Встал как вкопанный у закрытой двери, уставился на нее как бык на тореадора.
Кажется, свершилось. Прибыл начальник местного отделения военной разведки.
Вадим поднялся, вытянулся, отдал честь.
Полковнику было около пятидесяти. Рыхлое щекастое лицо, маленький нос. Он походил на бульдога как внешностью, так и манерами.
– А вы еще кто такой?
– Гауптман Мориц, севастопольский отдел, – отчитался Вадим. – Срочное дело, господин полковник. Вы должны меня принять.
– Ладно, подождите, позову.
Он ловко выстрелил ключом в замочную скважину, щелкнул замок. Полковник вошел к себе, швырнул на тумбочку папку, закрыл дверь.
Вадим скрипнул зубами. Он готов был ждать не больше минуты. Потом ему придется идти ва-банк.
Было без восьми минут два, когда приоткрылась дверь.
– Эй, как вас там, заходите.
Сердце Вадима устремилось в пятки. Какого черта? Так долго ждал, с чего вдруг оробел? Он вошел в кабинет с каменным лицом, прикрыл дверь.
Ни о каком немецком порядке речь в этом помещении не шла. Коробки, папки с бумагами. Несколько настольных ламп на столе. Одна из них горела.
Полковник снял плащ, вымыл руки за ширмой и сейчас вытирал их носовым платком. Он исподлобья смотрел на визитера.
– Хайль Гитлер! – заявил Вадим, выбросив руку вперед.
– Сейчас, потерпите, таблетку приму, – проворчал Краус, выдвигая ящик стола. – А то голова трещит как последняя сволочь. – Он вытащил таблетку из упаковки, проглотил без воды, запрокинув голову.
«И мне одну», – подумал Сиротин, хотя всегда с подозрением относился к лекарствам любого рода.
Он предпочитал перетерпеть боль, чем пичкать себя непонятно чем.
– Я вас слушаю, – проворчал полковник Краус. – Как, говорите, ваша фамилия?
– Гауптман Мориц. – Вадим вытянулся по швам. – Выполняю распоряжение полковника Штрауха. Вот предписание. – Он развернул аккуратно сложенный лист. – Мне поручено забрать и отвезти в Севастополь всю документацию, связанную с агентурой, которую мы собираемся оставить в Крыму в случае его сдачи.
– Это еще зачем? – осведомился Краус, вчитываясь в предписание.
Составлял его человек, хорошо знакомый с особенностями германской канцелярии.
– Все архивы должны храниться в одном месте, под надежной охраной, герр полковник. Не исключено, что их придется транспортировать в рейх специальной субмариной. Это очень деликатная документация, согласитесь. На организацию этой подпольной сети ушло немало сил и средств. Мы не можем рисковать своим будущим, герр полковник.
– Мне нужно официальное распоряжение, – пробормотал полковник, вытирая платком вспотевшую шею. – Почему такая спешка? Русские входят в город? Наши агенты на грани провала?
– Это и есть официальное распоряжение, – отрезал Вадим. – Если хотите, можете позвонить в Севастополь. Но я не стал бы это делать. Там вам скажут то же самое.
– Минуточку. – Полковник нахмурился. – На документе проставлена вчерашняя дата. Не думаю, что сотрудники канцелярии допустили бы такую оплошность.
– Тем не менее они это сделали. – Сиротин не менялся в лице. – Да, господин полковник, документ датирован задним числом. На это имелись свои соображения, никак не связанные с сутью дела. – Право слово, не объяснять же этому бюрократу от разведки, что вчера герр гауптман никак не мог заглянуть сюда.
Головорезы Жоры Тернопольского напали на партизанский лагерь, и Вольфганг Мориц был занят другими неотложными делами.
– Полковник, я требую немедленно передать мне все документы, связанные с нашей агентурной сетью. – Вадим старался говорить спокойно, без угрожающих нот. – Полагаю, это не очень большая стопка. Где вы их храните? В подвале?
«Без шести минут два. А если ребята раньше начнут? Вот он, момент истины!»
Быстрое движение глаз полковника было непроизвольным, вряд ли осознанным. Человек этого не хочет, но именно подобные мелочи его и выдают. Он словно хотел посмотреть через левое плечо, проверить, на месте ли то, что там должно быть, хотя куда оно к черту денется?
За левым плечом Крауса висела картина, растиражированная министерством пропаганды в тысячах экземпляров. Фюрер чуть ли не в полный рост. Френч, усики, идиотская челка, безумный взгляд, устремленный в светлое для Германии будущее.
Кажется, понятно.
– Если не возражаете, я посоветуюсь. – Краус потянулся к телефонной трубке. – Эрик, зайдите ко мне. Это по второму протоколу. Все в порядке, капитан Мориц. – Он положил трубку. – Сейчас мы разберемся с этим делом.
– Полковник, я все понимаю, но не хотелось бы затягивать процесс.
