Дашка и длинная Валя, похожая на циркуль в юбочке, стояли возле специальной, размеченной белыми линиями стенки. Моложавый плечистый тренер с пышной, уложенной феном шевелюрой, довольно неодобрительно следил за тем, как девицы неловко всаживают мячи в стенку. Наконец он подошел почему-то к Дашке, хотя длинная Валя была еще неуклюжее, отобрал ракетку и принялся бить по мячу, объясняя:
— Смотрите еще раз. Внимательно. Ноги обязательно при ударе сгибаем! Вот та-ак! Рука прямая, ракетка в руке под прямым углом. Вот та-ак! Кисть абсолютно неподвижна. Вот та-ак!
— А вот Беккер… — пискнула Валя.
— Когда будете играть, как Беккер, тогда хоть зубами ракетку держите!
И в этот момент вошла смуглоногая Вета. Она была в белом теннисном наряде, похожем на тунику. Схваченные белой повязкой, рассыпанные по плечам черные волосы искрились. Боже, что тут произошло с тренером! Он весь льстиво изогнулся, кокетливо поправил укладку и кинулся к Вете, как учитель танцев к наследнице престола:
— Веточка, держу корт специально для вас!
Дашка с Валей переметнулись ядовитыми секретарскими улыбками, повернулись к стене и забарабанили мячами со всей силы. Вета расчехлила розовую ракетку и увидела Башмакова:
— Олег Трудович, а вы в теннис не играете?
— Нет, к сожалению.
— Хотите научиться?
— Мне уже поздно.
— Вам? — Она засмеялась. — У вас еще все впереди!
Дашка, услышав это, как-то странно посмотрела сначала на отца, потом на Вету. А ведь между ним и Ветой тогда еще ничего не было, ничего, кроме разговора в галерее над дилингом. Ничего, кроме печального рассказа, после которого Олег Трудович погладил ее смуглую руку и вместо чего-то умного, достойного зрелого мужчины, отлепил любимую присказку тещи Зинаиды Ивановны:
— Перемелется — мука будет…
И все.
Башмаков сидел в кресле и смотрел, как Вета, отведя ракетку, стремительно убегает от своих развевающихся черных волос, как она мелкими изящными шагами настигает желтый, похожий на цыпленка мяч и, звонко цокнув, отправляет его через сетку, а потом замирает, полуприсев, в ожидании ответного удара… Олег Трудович и помыслить тогда не мог, что пройдет не так уж много времени, и юная Вета, закусив губу и зажмурившись, будет выгарцовывать на нем, Башмакове, свои первые женские восторги.
За ужином проинформированная Катя заметила:
— Во времена нашей с тобой юности, Тапочкин, молоденькие девочки приглашали мужчин на белый танец. А теперь, значит, приглашают на теннис? Хочешь заняться теннисом?
В этой фразе уместилось каким-то третьим смыслом все — и не забытая до сих пор Нина Андреевна, и постельно-бытовые конфузы, накопившиеся за столько лет совместной жизни, и многое другое.
— Да ну тебя! Я бегом занимаюсь, — отмахнулся Башмаков.
— Правильно, — кивнула Катя.
Конечно, останься Дашка в банке, не было бы никакого романа с Ветой и никаких сборов на Кипр. Не было бы и быть не могло.
Но!
Дашка стремительно вышла замуж.
Итак, Олег Трудович, стоя на балконе и наблюдая соседского парня, бьющего теннисным мячом о стенку котельной, сначала почуял табачное веянье с завьяловского балкона, а потом услыхал мужские голоса.
— Значит, во Владик? — спросил голос Анатолича.
— Во Владик, — ответил другой голос, молодой и звонкий.
— Это хорошо. Смолоду лучше помотаться, а потом, когда детишки пойдут…
Башмаков заглянул за перегородку и увидел Анатолича, а рядом с ним высокого моряка-лейтенанта.
— Трудыч! — обрадовался сосед. — Кость, это Олег Трудович, Дашкин отец… Помнишь?
— Конечно! Здравствуйте!
— Здравствуйте…
— А вы меня помните?
— На улице ни за что не узнал бы.
— Давай к нам! — позвал Анатолич. — Коська из Питера водку привез. Называется — ты только не падай! — «Залп „Авроры“»! Очень, между прочим, приличный напиток!
— Ладно, — кивнул Башмаков, — сейчас приду!
— Кость, ты посмотри на человека! Он придет! Раньше чуть что — шасть через перила — и у нас. А теперь — «приду». Банковский работник, между прочим! Кость, ты посмотри: каждое утро трусцой бегает, а через балкон перекинуться не может!
— Ну почему же не могу!
Через минуту он уже выпивал штрафную «Залпа „Авроры“». За разговорами выяснилось, что Костя закончил престижное военное училище. Устроил его туда один генерал, с которым отец Кости, сам карьеры так и не сделавший, познакомился в Ессентуках на язвенной почве. И они стали дружить сначала язвами, а потом и семьями. Генерал сильно пошел в гору — ему даже поручили разработку военной реформы. Но судьба жестока. Проект реформы из Кремля отправили на экспертизу в Пентагон, и отзыв пришел неутешительный: мол, многовато имперских амбиций. Генерала отстранили. От расстройства у него случилось прободение язвы… В общем, когда Костя закончил институт, помочь с хорошим распределением было уже некому. И он получил направление во Владивосток, что, в общем-то, не так уж и плохо.
— Кость, а может, не стоило? — осторожно начал Башмаков. — Вот у нас ребята, твои ровесники, в дилинге по нескольку тысяч баксов в месяц зашибают!
— А кто Россию вытащит и защитит? — Костя посмотрел на Олега Трудовича ясными глазами. — Вы?
— Ты в Пиночеты, что ли, готовишься?
— Там посмотрим…
— Правильно, Коська! Так его, дилера! Все зло от банков. Ильич, он, конечно, был прав, — Анатолич разлил по рюмкам «Залп „Авроры“», — банки надо брать в самую первую очередь!
— А с банкирами что делать? — поинтересовался Башмаков.
— Как — что? На стройки возрождения.
— Романтик ты, Анатолич! Ничего не изменится. Это — навсегда. Демократы армию скоро совсем доедят. Ну и куда Костя пойдет, к тебе на стоянку?
— Нет, не навсегда. Не доедят! Подавятся, — строго молвил лейтенант.
— Хорошо, не доедят. Дослужишь ты, Костя, до пенсии… Анатолич, пенсия у тебя какая?
— Как у петушка хрен.
— Во-от! На что жить будешь?
— А ты думаешь, он ничего не умеет? Они теперь ученые, не то что мы. Коська, сколько ты языков знаешь?
— Два.
— С русским и матерным? — спросил Башмаков.
— С русским и матерным — четыре, — улыбнулся Костя. — Еще английский и китайский.
— Китайский?!
Из дальнейшего разговора выяснилось, что новое поколение умудряется сочленять ученье с бизнесом, что Костя неплохо подрабатывает толмачом на переговорах с фирмами и переводит сложную техническую документацию.
— Кость, скажи что-нибудь по-китайски!
