– Я видел, как его убили! – прошептал Симагин.
Федор Петрович не спеша приближался. Небрежным жестом он вынул свои фальшивые глазные яблоки, отбросил их в сторону, и из тьмы пустых глазниц начали выползать крошечные белые черви. Кожа его поблекла, пошла морщинами и трещинами, волосы выпадали целыми прядями. Из рукавов костюма сыпалась мелкая светлая пыль, а вслед за ней вытянулись длинные бледные пальцы, каждый из которых в середине раздваивался.
– Надо же! – заявил бывший Федор Петрович, не прекращая улыбаться. – Правду говорят, что подобное тянется к подобному. Запусти двух мышей в лабиринт, и они обязательно встретятся. Без тебя, Танюша, мне вряд ли удалось бы найти этого пацаненка.
– Это само собой, – процедила Таня, тяжело дыша. Она успела взглянуть назад и знала, что коридора за их спинами больше не существует. Теперь там был тупик, покрытая плесенью гладкая стена, поперек которой тянулись огромные кривые буквы «НИКОГДА».
– Я давно жду! – прохрипело приближающееся чудовище. Оно тоже понимало, что бежать его жертвам некуда, а потому не торопилось. – Я – Грех! Меня распинали на кресте, как Боженьку вашего, меня живьем закапывали в землю, меня бросали в огонь. Я – Страдание! Меня скрывали от близких, меня заставляли умолкнуть пулей, выпущенной в висок, меня давили чужой болью.
Таня загородила собой Лешку, который вцепился в ее правую ладонь. Страха не было. В нескольких шагах от нее возвышалась уродливая мертвая тварь, собирающаяся сожрать ее внутренности, вывернуть все тело наизнанку, а она не боялась. Почти. Не до этого было. Надпись на стене всколыхнула что-то в памяти, что-то скрытое, глубоко закопанное, что-то, от чего зависели сейчас две жизни. И она знала: если вспомнит, то получит шанс спастись.
– Старик оказался вкусным! – сказало существо. Оно все больше теряло человеческий облик, рот разошелся в огромную кривую пасть, из-под темно-синего или черного пиджака выползла вторая пара длинных рук с раздваивающимися пальцами. – Вы должны быть еще лучше. Мальчик, не бойся, я выпью тебя последним!
Таня решилась. Резко подхватив Лешку, она бросилась вправо, надеясь проскользнуть между чудовищем и стеной. Ей это удалось, хотя белые пальцы почти сомкнулись на ее плече.
– Куда! – заверещало чудовище, заковыляло следом, отвратительно переваливаясь на своих тонких ногах, помогая себе нижней парой рук. Судя по всему, в нынешнем облике оно не было способно угнаться за человеком, и теперь вопило, переполняемое отчаянием и ненавистью:
– Не уйдешь, гнида! Лучше даже не пытайся!
Оно остановилось, растопырило конечности, уперлось ими в стены, в потолок, в пол, сливаясь с ними, прорастая сквозь краску и штукатурку, сквозь кирпич и дерево, становясь со строением одним целым.
Когда коридор начал крениться, Таня почти вспомнила. Что-то черное обхватило сердце – то ли знание, то ли предчувствие – но у нее не было времени осознавать. Она выпрыгнула на первую попавшуюся лестничную площадку и помчалась вниз, изо всех сил стараясь не упасть. Лешку она по-прежнему несла на руках, хотя тот и становился с каждым шагом все тяжелее. Стены по сторонам пульсировали, двигались, осыпаясь, потолок опускался, словно здание проснулось, рассерженное, и теперь стремилось проглотить беглецов, осмелившихся нарушить его покой.
Пот лился по лицу Тани, а в правом боку появилась ноющая тяжесть. Лестница вывела ее в совершенно незнакомый коридор, идеально прямой, без окон, но с большим количеством ответвлений и дверей. Из ламп, что тянулись по потолку, горело меньше трети, а в густых тенях, заполнявших углы, медленно, тягуче шевелились почти неразличимые фигуры, беспрерывно изменявшие форму.
– Сюда! – закричал Симагин, и Таня свернула в распахнутую дверь, возникшую на пути. Почти забытый, почти стертый образ, остаток старого сновидения или обрывок мечты, сверкнул в ее мозгу, но, прежде чем Таня успела разобрать, что же именно осветила эта вспышка, Лешка вырвался из ее рук, рухнул на пол и покатился в сторону. Одежда и плоть разлетались ошметками от него в разные стороны, из-под них проступало нечто отвратительно-бледное, склизкое, тонкое. Тварь, словно огромная белая ящерица, в мгновение ока взобралась по стене, оставив за собой след из слизи и крови, повисла под потолком, зашлась писклявым, мерзким хохотом.
Но Таня уже вспомнила. Вспомнила бесконечную лестницу, и темно-синие провалы вместо глаз, и нарисованные на стенах двери, и захлопывающуюся ловушку, обрубающую свет. Это снова был тот же сон, снова тот же кошмар, только теперь в новых декорациях – вместо темной комнаты она оказалась на сцене школьного актового зала.
Зал был полон. Пожалуй, никогда еще ей не доводилось видеть, чтобы здесь не оставалось ни одного свободного сиденья. Ровные ряды детских голов тонули в полумраке, и, возможно, каждый из этих детей имел лицо Леши Симагина. Никуда не сбегавшего Симагина. Погибшего, убитого этими самыми тварями Симагина.
Но у пятерых высоких существ в черных, ниспадающих до пола одеяниях, вовсе не было лиц – вместо них струились, извиваясь, трещины и зияли темные провалы с обугленными краями. Эти пятеро стояли в проходах между рядами кресел, неподвижные, застывшие, словно манекены или статуи, словно проросшие сквозь пол каменные столбы.
Словно проклятые Чертовы пальцы.
Таня обернулась. Дверь, через которую она попала сюда, бесследно исчезла, на стене висели разноцветные воздушные шары и пара листов ватмана с намалеванными красной краской буквами. Все как полагается. Страха она по-прежнему не чувствовала – да и отчего бы, ведь это всего лишь сон.
– А зачем такие извраты? – спросила Таня. – Нельзя было сразу сюда меня заманить? Зачем конструировать такую сложную систему с поддельными трудовиком и пацаном?
Несколько секунд в зале царила полная тишина, затем один из сидящих на первом ряду детей вскочил и выкрикнул:
– Чтобы!
Следом за ним поднялся второй:
– Вывернуть!
Третий:
– Тебя!
– Наизнанку!
– Вывернуть!
– Тебя!
– Наизнанку!
– Вывернуть!
– Наизнанку!
Они вставали один за другим, кричали слова, снова и снова повторяли их – всего через несколько мгновений весь зал уже скандировал сотней детских голосов:
– Вывернуть наизнанку! Вывернуть тебя наизнанку!
Таня, едва дыша, отступила на шаг, потом еще на один, уперлась спиной в стену. Гладкая поверхность одного из шаров скрипнула под плечом, пальцы скользнули по шелушащейся краске, скрипнула под ногой старая доска. Это не могло быть сном. Не могло.
– Вывернуть наизнанку! Вы-вер-нуть!
Фигуры в черном сдвинулись с места, все разом, в одно мгновенье, будто вправду были частями единого организма. Они медленно поднялись на сцену, вновь застыли, словно раздумывая или сомневаясь. Обугленные края трещин на тех местах, где положено было находиться глазам, скрывали нечто пульсирующее и сочащееся сукровицей.
