Кстати, у ее мужа, историка, вечный бардак был, даже страшней, чем у меня поначалу. Никак он не мог дисциплину поддерживать, его за это постоянно на педсоветах распекали, грозились, ругались, а он все отшучивался. Но зато, когда кто-нибудь из выпускников прошлых лет навещал ПТУ, шли только к нему, ни к кому больше.
Ладно, это неважно. Я про Павла Иваныча хотел рассказать. Он, кроме черчения, был еще и завучем по воспитательной работе. Воспитывал он характерно. Сама знаешь, росту невысокого, мне едва до плеча доставал, а пэтэушники его боялись до смерти. В первые пару месяцев, когда мне еще совсем не удавалось обуздывать первокурсников, он помогал. Заходил во время урока в аудиторию, сразу наступала полная тишина. Все вставали, вытягивались перед ним, а он между рядов медленно так ходил и на каждого снизу вверх смотрел. Взгляд у него был страшный, безумный совершенно, злой. Такая чистая, неподдельная ненависть. Этого хватало, чтобы подавить волю даже самого отъявленного хулигана. Некоторые выше его на две головы и вдвое шире, а чуть ли не дрожали, когда он рядом стоял. Голоса не повышал никогда, говорил тихо, почти шепотом, но я думаю, каждое слово доходило до всех. Пока он был в классе, никто ни звука не издавал, даже слышно было, как муха летает. Серьезно, я всегда думал, что это так просто, устойчивое выражение, присказка. А оказывается, нет – действительно, так и было: все по струнке, Павел Иваныч на них внимательно смотрит, а я слышу, как муха летит. Представляешь?
Таня, для которой отец давно превратился из родного человека в любопытного исторического персонажа, удивленно подняла брови:
– Правда?
– Чистейшая! Никогда и нигде больше такого не было. Умел батя твой порядок навести. Хотя он вообще-то странный был товарищ: слонялся все время в одном и том же пальто, таком широком, темно-синем, с коллегами общался мало, приходил всегда раньше всех. Да еще эти его отношения с учениками. Короче говоря, уже тогда можно было догадаться, что у него не все дома.
– Что же вы не догадались?
– Да я как-то… – Федор Петрович опустил глаза. – Не заметил. С самого детства же его знал, вот и проглядел. Мы ведь по соседству жили, на Девятой линии, Павел Иваныч – тогда еще просто Пашка – через два дома от меня.
– Разве? Мама рассказывала, будто он из какой-то деревни родом.
– Нет, нет, что ты! Он местный. Точно говорю.
– Может, я просто путаю.
– Наверно. Или мама твоя путала. Она тоже не знала про него всего. Он самым обычным был ребенком, а вскоре после окончания школы исчез и вернулся только через несколько лет. Не знаю, чем он занимался. Говорил, что работал на Севере, да только каждый раз упоминал разные города, поэтому я думаю, он врал. И тогда же вот эти его странности начали проявляться. Пальто, по-моему, тоже в то время появилось. И мать его в дом не пустила, ему пришлось снимать комнату у моей тетки.
– То есть его где-то свели с ума?
– Похоже на то. Да уж, вот тема для рассказа, а! И не выдумаешь нарочно, прямо бери и пиши. Ты ведь вроде пишешь рассказы?
– Нет. Я рисую.
Федор Петрович кивнул и замолчал на минуту, потом, зевнув, взглянул на часы.
– Звонок сейчас. Сходить, что ли, в столовую, перекусить. Ты не ешь в школе?
– Нет, – Таня натянуто улыбнулась. – Меня и дома неплохо кормят.
– Все равно, здесь тоже нужно питаться, все-таки до двух часов работаешь. Ладно, пойду. Напомни рассказать как-нибудь еще про то, как я со своими пэтэушниками подрался. Бывало и такое.
6
Учителя нет. Блаженное безделье царит в классе, наполняет воздух гулом множества разговоров. Шепчутся, хихикая, девчонки-отличницы на первых партах. Учебники перед ними предусмотрительно открыты на нужных страницах на тот случай, если вдруг войдет кто-то из взрослых. Позади них – ботаники и крепкие середнячки. Каждый занят своим делом: парочка стремительно списывает физику, на соседней парте спорят о преимуществах Огненного Меча Древних Богов над Молотом Подземных Предков, некоторые сосредоточенно таращатся в сотовые телефоны. Один из ботанов, кажется, и вправду читает заданный параграф. Одно слово – чудак.
На «камчатке» самое горячее место. Ее обитатели сгрудились вокруг Лешки Симагина и Артема Кривошеева. Эти двое – с самого детства друзья неразлейвода – только вчера вернулись из санатория, в котором отдыхали две с половиной недели по заводским путевкам, и теперь рассказывают о своих любовных похождениях.
– …А во вторую половину смены я крутил с Валькой Пономаревой из детдома. В последнюю ночь отдрючил ее.
Вздох недоверия, смешанного с восхищенной завистью:
– Да хорош!
– Отвечаю. Мы с ней под койкой делали тилли-вилли.
Гогот. Это словечко парни тоже привезли из санатория, а теперь оно стало достоянием класса.
– Она говорит, что ничего не было, но это все правда. Вон Тема докажет.
Кривошеев важно кивнул. Симагин толкнул его локтем:
– А ты сам-то тогда с кем замутил? С Ленкой, штоль, Семеновой?
– Ты че! Я у старшеклассниц ночевал из первого отряда. С Ленкой вроде Ванек отжигал.
– Какой Ванек?
– Да такой чувак в майке «Корн», помнишь?
– Помню. Это он на Ленку запал?!
– Ага. И она на него. Всю последнюю дискотеку только вдвоем танцевали. Утром, когда уезжали, ревела как корова.
– Жесть, блин.
– Дура, что сказать…
Один из слушателей тронул Кривошеева за рукав:
– Ну что там со старшеклассницами? Ты с ними… того…
Тема пожал плечами.
– Конечно, а как же! До самого утра только тилли-вилли.
Взрыв хохота. Один из середнячков, Вадик Королев, недовольно обернулся.
– Вы задолбали ржать уже! Давайте потише.
Вадик для своего возраста высок и широк в плечах, а еще занимается в Доме Спорта в секции самбо, поэтому обычно его стараются не задевать. Но сегодня не тот случай.
– Потише у тебя на поминках будет, – оскалился Симагин. – Иди в жопу!
– Ты там часто бываешь? – парировал Вадик. – Дорогу хорошо знаешь.
Симагин поднялся со стула. На лице его появилось предвещающее неприятности выражение – рот приоткрыт, нижняя челюсть чуть выдвинута вперед, глаза, теперь уже пустые и злые, впились в противника.
– Ты остряк, шоль? – интонации выдают гопника с головой. – Умный, шоль, язык заточил?
Вадик тоже набычился. Сдаваться не в его обычае.
– Мозги себе заточи!
– Ну все, – Симагин отодвинул в сторону Кривошеева и выбрался из-за парты. – Щас я тебя выхлестывать буду.
– В зубы словишь.
– Да я твои атаки писькой отобью!
