– Знаю прекрасно. И восхищен вашей выдержкой.
Маршак замолчал, потом хмыкнул, вытащил из-за пазухи стальной портсигар:
– Папиросу?
Хармс ощупал карманы, горестно вздохнул:
– Похоже, трубку оставил на Съезжинской или где-то по дороге потерял. Так что да, спасибо.
– Александр Иванович?
Введенский рассеянно взглянул на портсигар, отрицательно помотал головой и вновь уронил ее на грудь. Маршак пожал плечами, подал Хармсу спички, потом закурил сам.
– В последнее время это творится везде, – сказал он, выдыхая едкий синеватый дым. – По всему городу. И в Москве тоже. Отдел Безвременных Смертей, Отдел Сломанных Судеб, Отдел Серой И Бессмысленной Жизни – все они, похоже, получили сверху приказ активизировать свою деятельность. Люди сходят с ума, кончают с собой, уходят в запои. Людей становится все меньше. Я думал, что удастся противостоять этому нашими книжками, нашими стихами, но то ли переоценил нас, то ли недооценил их – мы проигрываем. Сорок четыре веселых чижа не в силах побороть трагические случайности, дать ответы на вечные вопросы или подарить человеку новые возможности взамен утраченных.
– Что же делать?
– Если бы знал, я бы уже делал. Одно несомненно: сидеть сложа руки нельзя – рано или поздно они доберутся и сюда. И тогда нам всем конец, – Маршак сунул окурок в пепельницу, хлопнул в ладоши. – Хотите водки?
Хармс кивнул. Введенский снова покачал головой.
– Похоже, Александру Ивановичу совсем плохо, – сказал Маршак, отпирая крохотным ключиком нижний ящик стола. – Вы уверены, что ему не нужно в больницу?
– Нет, – сказал Хармс. – Не уверен. Но уверен, что ему нужно быть здесь.
– Разумно, – Маршак достал початую бутылку водки и две ребристых рюмки. – К сожалению, закуски не осталось.
– Это ничего, – сказал Хармс. – Я не голоден.
Они выпили. Маршак тут же налил еще по одной, откинулся на спинку стула и, задумчиво посмотрев на собеседников, проговорил:
– У меня есть вещица, способная помочь в борьбе. Конечно, не чета вашим кольцам, но довольно эффективная. По крайней мере я на это надеюсь, потому что ни разу не осмелился пустить ее в ход. Стоит сделать первый шаг по направлению к войне, и назад пути уже не будет.
– Покажите, – попросил Хармс. – Пожалуйста.
Маршак вынул из стола продолговатый деревянный ящик, украшенный затейливой резьбой, положил его на сукно, осторожно отпер замочек и откинул крышку. И Даниил Иванович, и Александр Иванович с любопытством заглянули внутрь. Там лежала пара дуэльных пистолетов девятнадцатого века. Совершенно идентичные, с гранеными стволами и одинаковой гравировкой, они отличались друг от друга лишь цифрами на рукоятях. Также в коробке помещались шомпол, молоток и несколько других приспособлений, о назначении которых большая часть присутствующих могла только догадываться.
– Больше ста лет назад, – начал рассказывать Маршак, достав один из пистолетов, – два великих поэта решили стреляться на дуэли. Из-за женщины, естественно. Оба приехали в условленное место с твердым намерением драться до смерти. Они зарядили пистолеты, встали лицом к лицу, прицелились, но так и не смогли выстрелить. Каждый из них понимал размах таланта другого, цену этого таланта, и не осмелился поднять на него руку. Однако и в воздух палить не стали, от намерений не отказались. Дуэль была отложена на потом, заряженные пистолеты убраны в коробку, в которой и пролежали по сей день, нетронутые, полностью готовые к стрельбе. Капсюли на месте, курки взведены…
– А что с женщиной? – спросил Хармс.
– Не знаю, – досадливо поморщился Маршак. – Суть в том, что эти пистолеты готовы убивать уже дольше века. Сколько ненависти они накопили за сто лет, сколько разрушительной мощи! Представьте, с какой силой вылетит пуля, ждавшая своего часа столько времени! Я уверен, этой силы вполне хватит, не только чтобы убить человека, но и чтобы отправить на тот свет сотрудника любого из Отделов. Не так ли, Александр Иванович?
Введенский промычал что-то и, опершись руками о стол, попытался подняться. Маршак схватил свою рюмку и выплеснул ее содержимое ему в лицо.
– Господи! – воскликнул от неожиданности Хармс. – Что вы?..
Он замер в изумлении, не в силах закончить фразу. Кожа Введенского там, где на нее попала водка, съежилась, вспухла небольшими буграми. Цвет ее поблек, и сквозь него проступили куски черных строчек на серой бумаге.
Маршак поднял пистолет и выстрелил Введенскому в сердце. Брызнули искры. От грохота, заполнившего тесную комнатушку, Хармс зажмурился, а когда открыл глаза, его друг по-прежнему сидел на стуле, только в груди у него была круглая дыра, из которой тянулась к потолку струйка дыма – тянулась и смешивалась вверху с серыми клубами, вырвавшимися из пистолета. Пахло горелой бумагой. Лже-Введенский повернул исказившееся лицо к Хармсу, открыл рот, выпустив в воздух черные клочья пепла, и упал со стула на пол. Упал легко, куда с меньшим шумом, чем положено человеческому телу. Плоть его стремительно теряла плотность и цвет, расслаивалась, превращалась в склеенные газетные листы. Поэт и детский писатель, явившийся ранним утром или поздней ночью в Дом книги на Невском, был сделан из папье-маше.
– Что ж, – флегматично заметил Маршак. – Думаю, это значит, что моя теория оказалась верна.
– Самуил Яковлевич, – ошеломленно поднял на него глаза Хармс, – а где же тогда настоящий Александр Иванович?
– Там, где вы его оставили. Вам просто подсунули прекрасно сделанную копию, – Маршак отложил дымящийся пистолет и взял с подоконника лейку. – Не волнуйтесь, не корите себя понапрасну. Любой мог бы перепутать.
Он обошел стол и вылил содержимое лейки на тело лже-Введенского, из которого уже начали выбиваться язычки пламени. Хармс вскочил и заходил из угла в угол, прижав кулаки к вискам.
– Только подумайте, что они успели сделать с ним с тех пор! – простонал он. – Это ужасно!
– Да, – согласился Маршак. – Ужасно. Катастрофа. И сейчас, безусловно, поздно что-либо предпринимать. Но вы можете вернуться назад, в тот самый момент, когда разминулись с Александром Ивановичем. Только с пистолетом, разумеется. Жаль, но остался всего один.
– Как? Как это возможно?!
– У меня есть друзья в Отделе Неумолимого Времени, – сказал Маршак и налил в рюмку водки. – Большего сказать не имею права. Выпейте и выходите через окно.
– А вы?
– А я подожду, когда за мной придут. Не думаю, что долго осталось.
– Спасибо, – сказал Хармс и, сунув за пояс второй пистолет, взял рюмку.
– Вот что, Даниил Иванович, – сказал, грустно улыбаясь, на прощание Маршак. – Все-таки не стесняйтесь снять кольца. Грех не воспользоваться такой силой.
Хармс кивнул, выдохнул через левое плечо и опрокинул водку в горло.
IV
Ему не доводилось пить ничего более отвратительного.
