– Нет пока, – сказал уметчик. – Кое-кого недосчитываемся.
– Вот ведь сучьи дети! Может, встретить? Вон темень какая.
– Ничего, доберутся. Самые важные уже здесь.
Они вошли в горницу, грязную и темную, но полную душного тепла. В печке потрескивали березовые поленья, отсветы пламени прыгали по комнате, играя в салочки с чернотой теней. За столом сидел человек с длинной седой бородой, которого Наум узнал мгновенно, несмотря на полумрак и усталость.
– Горь! – не смог он сдержать радости. – Чортов лис! И здесь раньше меня успел!
Старый казак, ощерив кривые зубы, поднялся ему навстречу. Они обнялись.
– В тебе ни на соломину не сомневался, – сказал Горь, чье лицо носило те же отметины, что и у Наума. – Как на духу, вот только-только говорил Фоме, мол, Жилу ждем обязательно, Жила не подведет. И нате вам – приехал! Надо было биться об заклад.
– Небось на чарку вина? – проскрипел с довольной усмешкой уметчик. – Да ежели б ты ошибся, как отдавать стал?
– Отработал бы, – проворчал Горь. – Не закипай.
– Ее бы отдал в услужение? – спросил хозяин вполголоса, и только тут до Наума дошло, что в горнице кроме них есть еще кое-кто. Девушка сидела у окна, забравшись с ногами на лавку, и смотрела, не отрываясь, сквозь прозрачную слюду на ночь, набухающую снаружи. Ей было не больше пятнадцати лет, но волосы, не стриженные, видимо, с рождения, спадали густыми прядями до самого пола. В полутьме они казались смоляными. Кроме волос, ничто не прикрывало стройного молодого тела и у Наума пересохло во рту от одного взгляда на бледную кожу ее бедер.
– Кого ты видишь? – прошептал Фома на ухо.
– Девку, – ответил так же шепотом Наум, не успев подивиться вопросу. – Нагую совсем.
– А мне старуха чудится. Толстая, обвисшая вся, почти лысая.
Тут Наум наконец понял, кто перед ним. Горная ведьма. Воскресительница мертвых. Ключевой элемент их плана – тот самый, о котором Горь поведал ему, еще когда они впервые задумали это сборище, встретившись в еретическом скиту в верховьях Младшего Ягака. По словам старика, он спас ей жизнь, а ведьма в награду пообещала вернуть с того света любого, кто был ему дорог. Горь не вдавался в подробности, а Наум не любопытничал – старику он верил как себе. Но сейчас удержаться от вопроса не смог, с трудом оторвал взгляд от девушки, повернулся к товарищу:
– А ты, Горюшка, кого в ней видишь?
– Мать, – вымолвил коротко старик, не поднимая глаз от столешницы.
Наум опешил от такого ответа, не нашелся, что сказать. Несмотря на жару, побежали по спине и плечам мурашки. Хозяин тоже потупился – его, пустившего горную жуть к своему очагу, наверняка одолевали дурные мысли и предчувствия, – но тут же встрепенулся и, хлопнув по лавке широченной ладонью, крикнул делано веселым голосом:
– Авдотья! Сколько можно?! Уважь гостей, неси харчи!
В соседней комнатке, отделенной от горницы цветастой занавеской, что-то зашуршало, завозилось, вздохнуло, и спустя минуту оттуда появилась дородная женщина в выцветшем сарафане, с красным одутловатым лицом. Опасливо, почти по-лошадиному, косясь на ведьму, она бочком прошла к столу и поставила перед казаками поднос со снедью. Ничего особенного: сыр, пара луковиц, краюха хлеба, миска с кашей да крынка браги.
– Перепелок надобно еще потомить, – сказала Авдотья мужу. Тот, хмуро кивнув, отправил ее прочь взмахом руки.
– Перепелок наловил, – объяснил он гостям. – Но их тогда позжей, когда все соберутся. Там и вина бочонок откопаем. Эх, у меня и доброе винцо припасено!
Горь и Наум молча согласились, принялись за еду. Ведьма продолжала сидеть в прежней позе, не шевелясь, не отводя взгляда от окна. Наум украдкой посматривал на нее, все пытаясь заметить хоть что-то, способное выдать истинную природу этого создания, но лишь сильнее убеждался в том, что перед ним обыкновенная девка, хотя и необыкновенной красоты. Женщины у него не было давно – с тех самых пор, как Безбожное царство приказало долго жить под огнем имперских пушек и копытами имперской конницы – и сейчас желание, от которого он успел отвыкнуть за годы работы в каменоломнях и скитаний по безлюдным пустошам предгорий, проснулось, подкрепленное выпитой брагой, сдавило грудь, наполнило ее раскаленными углями, вспыхивающими при каждом вдохе.
– А она в самом деле сумеет нам помочь? – спросил он Горя, чтобы отвлечься от круживших голову мыслей. – Сумеет воскресить атамана?
– Сумеет. – Старик отпил из крынки, отер рукавом усы. – Я сам видал, как у нее это получается. Даже не сомневайся. Главное, чтобы вы привезли нужные для колдовства вещи.
– Я свою привез. – Наум коснулся пальцами левой стороны груди. – Все тут, в лучшем виде.
– Ну, значит, и не переживай.
Спустя минуту снаружи тявкнула собака.
– Ага, – довольно протянул уметчик. – Вот и следующий пожаловал.
Тяжело поднявшись, он вынул из щели между бревнами горящую лучину, вышел в сени. Вскоре со двора донеслись приглушенные голоса и лошадиное ржание. Тяжко вздохнула за занавеской толстая Авдотья. Похоже, мужнина затея не пришлась ей по душе. Или просто было жаль перепелок.
– Да, – сказал вдруг Горь. – Согласен.
Повернувшись к товарищу, Наум увидел, что тот смотрит на ведьму, по-прежнему не отводящую глаз от окна. Судя по всему, слова его были обращены к ней.
– Что? – спросил Наум.
– Она сказала, нам стоит быть настороже, – пояснил Горь. – Дело нечисто.
– Как сказала? Я не слышал.
– Ну, так она же мне говорила.
Дверь распахнулась, пропуская осенний холод и танцующие тени, а следом – новоприбывших. Их оказалось двое: до черноты загорелый казак по имени Беляй, хорошо знакомый Горю с Наумом, и молодой кучерявый парень ростом под самый потолок, которого они видели впервые.
– Эге! Вот они, злодеи! – проревел Беляй и громогласно засмеялся. – Уж не думал, что когда-нибудь увижу вас вновь!
– Не ты один удивлен, – ответил Наум, вставая из-за стола.
Все трое обнялись. Беляй не попал в лапы имперских палачей, а потому лицо его не было обезображено так, как у Горя или Жилы, но битвы, в которых ему довелось участвовать, оставили по себе верную память: от левой скулы до подбородка тянулась кривая вмятина сабельного шрама, а на правой руке не хватало трех пальцев. Благодаря этим пальцам он и избежал смерти или плена в последнем сражении – за две недели до того, как государевы полки вышли к столице Безбожного царства, его, лишившегося возможности владеть саблей, атаман отправил на юг, к устью Старшего Ягака, посланником к болотным дикарям. Предприятие это было ничуть не менее опасным, чем любой военный поход, – жители топей славились своей непредсказуемостью и людоедством. Предложение присоединиться к войскам Безбожного Царя они отвергли, но посольство его жрать не стали – и на том спасибо. А вернувшись, Беляй застал успевшие уже остынуть пожарища, овраги, полные догнивающих трупов, и жалкие ошметки некогда единого войска, вновь превратившиеся в разрозненные, полубезумные от голода и страха ватаги разбойников.
