— «В последний день жизни прославленной Кэтрин Кентон я самым нежнейшим образом страстно бороздил наконечником своего любовного стержня замысловатые складки её запретного коридора…»
И вновь нам показывают совокупляющихся приторных двойников Уэбба и мисс Кэти. Изображение даётся сквозь толстые фильтры; движения персонажей — замедленные, плавные, возможно, даже размытые.
За кадром звучит голос Терри:
— «Все мои чувства дразнил пьянящий аромат её самого сокровенного отверстия. Сгорая от желания выплеснуть кипящий во мне всевозрастающий восторг вкупе с профессиональным восхищением, я ещё глубже проник между податливыми, увлажненными лепестками её пышной мясистой розы…»
В год накануне Французской революции, по рассказам Терренса Терри, антироялисты искали способы подорвать уважение масс к монаршей чете. В том числе было создано множество рисунков, изображающих Луи Шестнадцатого и Марию-Антуанетту за грязными распутными делишками. Распечатанные в Швейцарии и Германии, тайно доставленные на территорию Франции карикатуры обвиняли королеву в беспрестанных совокуплениях с уличными собаками, слугами, священнослужителями. Ещё до падения Бастилии, ещё до «национальной бритвы» и Марата эти грубые нераскрашенные картинки посеяли первые семена бунта в сердцах французов. Насмешка оказалась лучшей формой пропаганды. Непристойные анекдоты и рисунки прошли по стране победным маршем, подрывая доброе имя монархов, подготавливая дорогу для приближающейся кровавой резни.
Вот почему самец по кличке Уэбстер и написал эту грязь.
Между тем голос Терренса Терри за кадром читает последнюю главу из книги «Слуга любви»:
— «Погружая стальное достоинство в священные недра роскошной филейной части Кэтрин, я волей-неволей переживал наяву её лучшие роли. Подо мною рыдала со стонами Элеонора Аквитанская. Взвизгивала и впивалась ногтями в кожу Эдна Сент-Винсент Миллей. Когда мои звериные лапы неистово обхватили миниатюрную талию, сама Зельда Сейр Фицджеральд запрокинула голову и начала подвывать с каждым вздохом…»
В чуть размытом изображении юные миндальные голубки перекатываются в кровати, путаясь в тонких полупрозрачных простынях. Терри читает дальше:
— «Прелестные ноги, приковавшие к себе моё исступлённое желание, когда-то с лёгкостью топтали подмостки „Карнеги-холл“ и „Лондон Палладиум“. Восхитительная плоть, размеренно качавшаяся внизу на волнах блаженства, сладостная симфония взаимного поглощения, нежный цветок, хлюпавший под натиском моих грубых проникновений… Во всём этом она походила на Елену Троянскую. Ребекку с фермы Саннибрук. Марию Стюарт».
Чирик, ко-ко-ко, гав… Леди Макбет.
Ууу, иа, пип… Мэри Тодд Линкольн.
— «Покидая влажное великолепие окружённого складочками укрытия, — не унимается Терри, — я извергнул ещё дымящуюся лаву страсти резкими струями; перламутровые капельки обожания и глубочайшего почтения оросили невыразимо прекрасный лик моей Кэтрин…»
Тут сладкая парочка немедленно поднимается, вытирается полотенцами и берет свою одежду. Не говоря ни слова, мисс Кэти подкрашивает губы. Самец начищает туфли щёткой из конского волоса. Каждый из них перед отдельным зеркалом проверят, как выглядят его зубы, любуется на себя в профиль, оскаливается и ногтем снимает с щеки случайно прилипший волосок. Всё происходит как бы в замедленном действии.
Закадровый голос Терри:
— «Возможно, некий глубинный инстинкт неодолимо увлекал мою Кэтрин навстречу року. Сейчас я припоминаю, что ей было хорошо и легко среди самых разных разумных существ, и именно эта склонность заставила нас искать общества прожорливых узников-обитателей зоосада в Центральном парке…»
Покинув особняк, любовники прогулочным шагом направляются к Пятой авеню. С безоблачных голубых небес на них льётся солнечный свет. Птицы стройным хором выводят весёлые трели. В наружных ящичках под каждым окном цветёт ослепительно красивая красная и розовая герань. При виде карамельной мисс Кэти с безупречно гладким личиком швейцары в ливреях приподнимают шляпы, сверкая золотыми косичками, а та словно плывёт над тротуаром, почти не перебирая ногами.
Закадровый голос:
— «Вероятно, для Кэтрин вся жизнь представляла собой нечто вроде тюрьмы, откуда её так и тянуло сбежать. Должно быть, кинозвезде всегда любопытно взглянуть на диких животных, выставленных напоказ в любом зоосаде мира…»
Камера следует за любовниками, бредущими по извилистым тропам парка. Вот позади остаётся пруд с морскими львами. Возле колонии императорских пингвинов слащавый Уэбстер идёт вразвалку, пятками внутрь, передразнивая неуклюжих птиц. Слащавая мисс Кэти смеётся, сияя зубами и выгнув лебединую шею. Потом вдруг порывисто бросается вперёд, вон из кадра.
— «Среди последних ласковых слов, которые расточала мне Кэтрин, было её заверение о том, что я обладаю самым искусным и опытным мужским орудием, которое только было известно в истории человечества…»
Закадровый голос несколько запинается и продолжает:
— «Это какие же презренные грубияны должны были прежде меня выжечь своё позорное клеймо на её театральной кассе…»
Мисс Кэти замедленно мчится по дороге, разметав по ветру золотисто-каштановые волосы, а мы слышим, как Терренс Терри читает:
— «Задыхаясь от невысказанной нежности, я бросился догонять свою прославленную возлюбленную. Тогда мои руки сами собой раскинулись, дабы изловить и обнять в лице Кэтрин всех женщин, какими она была: Синдереллу, Гарриет Табмен, Мэри Кассат…»
В замедленной съёмке слегка размытый Уэбб несётся к ней с распростёртыми для объятий руками. В самый последний момент мисс Кэти опрокидывается назад, выпадая из кадра.
Дальше, уже в реальном времени, мы видим, как сверкают острые зубы. Слышен утробный рык и хруст ломаемых костей. Раздаётся ужасный визг.
— «В то мгновение, — продолжает закадровый голос, — моё всё, мой смысл жизни, кумир миллионов, Кэтрин Кентон утратила равновесие и рухнула за ограду к медведям гризли…»
Дочитывая главу из книги «Слуга любви», Терренс Терри произносит:
— «Конец».
Акт II, сцена пятая
Хотя по профессии я не частный сыщик и не телохранитель, в настоящее время в мои прямые обязанности включён ежедневный обыск одного из чемоданов Уэбба в поисках новейшего варианта «Слуги любви». Потом я должна вновь спрятать рукопись в тайник, среди постиранных трусов и рубашек, чтобы самец по кличке Уэбстер ни в коем случае не заподозрил, что мы в курсе его непрерывно меняющихся и развивающихся козней.
Фантастическая сцена убийства уходит в затемнение, и действие переносится в настоящее время. Перед нами танцзал гостиницы, переполненный всё теми же элегантно одетыми гостями, которых мы уже видели во время церемонии награждения и торжественной речи сенатора. Разве что повод переменился: сегодня моя мисс Кэти удостаивается почётной степени от профессоров Вассер-колледжа. На возвышении у микрофона стоит безупречно красивый мужчина в смокинге. Поначалу камера, как в девятой сцене первого акта, проносится над столиками, где расселись гости праздника; мало-помалу движение замедляется.
