С другой стороны, опыт подсказывал бывшему военному, что подобное поведение на пустом месте не бывает. И несмотря на то, что внешне этот хам ничем себя не выдавал, Лингер интуитивно чувствовал, что имеет дело с кем-то высокопоставленным. Если бы он писал книгу… Так вел бы себя человек, вынужденный по тем или иным причинам скрывать свое истинное положение. Интересно…
— Смотрите сюда, Лингер! Внимательно смотрите! Видите?
Сказано это было таким тоном, что бывший офицер с медалью за личное мужество испугался.
Но охранник всего лишь показал на печатную машинку.
— И что? — не понял Людвиг.
— Садитесь и печатайте.
— Но…
— Я сказал, сядьте за стол, господин Лингер. Вставьте чистый лист и печатайте!
— А что я должен…
— Изложите ваши личные данные. Имя, звание. Перечислите награды, премии. Что-то вроде краткой биографии.
— А вам зачем? — В голосе писателя чувствовался интерес.
Эрик поморщился. До чего же тщеславен был этот человек.
— Это необходимо, господин фон Лингер, как смягчающие обстоятельства в случае, если вы окажетесь виновны.
— Виновен? Я?!
Лингер испугался. Судорожно стал вставлять бумагу в машинку, но оказалось, что это не так просто. Неисправный механизм безжалостно сжевал чистый лист. Один, второй, третий… Наконец он не выдержал, схватил перо и стал быстро писать от руки…
— Скажите… Над книгами вы работали вместе с женой?
— Ну, — не отрываясь от своего занятия, начал Людвиг, — можно и так сказать. Авторы редко записывают текст самостоятельно, на это уходит слишком много времени, а мысль… Ее так легко потерять! Агата — прекрасная стенографистка и очень грамотный редактор. У нее специальное образование.
— Нам это известно. — Эрик спокойно наблюдал, как Людвиг почему-то вздрогнул от этих слов, и по листу медленно расплылась чернильная клякса.
— Агата работала на этой машинке все это время? — Эрик смотрел на Лингера в упор.
— Ну… да. А в чем, собственно…
— Ни в чем. Просто мне интересно — вам не приходила в голову светлая мысль купить жене новую? На которой можно печатать? Сами вы не смогли даже лист вставить. А если бы смогли и стали печатать, то наверняка бы почувствовали, как сводит пальцы от того, что клавиши слишком тугие. Агата не жаловалась?
— Что-то говорила. Кажется. У нас тогда были финансовые трудности, и… Да в чем, собственно, дело?! — Лингер вышел из себя, смял испорченный лист и вскочил, уронив при этом стул. — Как вы смеете вести со мной беседу в таком тоне? При чем тут какая-то машинка? Я вообще не обязан вам отвечать! Это что — допрос? Я требую присутствия адвоката, я…
— Сядьте, Лингер!
Голос бывшего канцлера отразился от стен, и дом замер. Его хозяин медленно поднял стул и тихо сел, не произнеся ни слова.
— Вот так. Уже лучше. Я постараюсь вам кое-что объяснить. Боюсь, вы плохо понимаете, в какую историю оказались замешаны.
— Не понимаю! И понимать не хочу!
— Придется, господин Лингер. И знаете? Я вам даже сочувствую. В некоторой степени.
— Да что вы? Я не нуждаюсь…
— Боюсь, что нуждаетесь. И если вы будете все время меня перебивать, придется вас просто задержать, без предварительного опроса. Полномочий у меня для этого достаточно. Можете вызывать своего адвоката. Но если вы все же готовы меня выслушать, то…
— Хорошо. Я вас слушаю. — Лингер тяжело дышал, лицо покраснело, нервным движением мужчина рванул шейный платок, стараясь облегчить дыхание.
— Агату пытались отравить «Водяной Смертью». Это…
— Я знаю, что это такое. — Лицо писателя, только что напоминавшее вареную свеклу, вновь пошло белыми пятнами.
— Мы ищем того, кто мог это сделать. Кому это было выгодно.
— Я?! Вы… меня подозреваете?
— Ну, судя по тому, что вы не заботились о своей жене, — Эрик кивнул в сторону машинки, не отрывая от собеседника глаз, — вы ее не любили. У вас любовница, и если вспомнить, что родители Агаты оставили ей приличную сумму, то…
— Нет! Нет, что вы, это не так! Я действительно потратил деньги жены, но… Я верну! Все верну! Поэтому я ушел. Писать книгу! Это огромные деньги!
— Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Аделиндой фон Генгебах?
— В день, когда получил Королевскую премию. Год назад.
— Где это произошло?
— Во дворце.
— То есть? — На этот раз побледнел бывший канцлер.
— Аделинда была во дворце. На приеме.
Эрик даже головой помотал, в надежде, что ослышался. Этого… просто не может быть. Адель-Невидимка на приеме, и в ее видимости король Карл, не считая остальных более-менее значимых персон королевства. Да как она осмелилась! Как пропустила охрана? А он? Он сам? Почему он ее не заметил?! Он лично обеспечивал безопасность Карла в тот день… Немыслимо.
— Как она выглядела? — хрипло выдохнул барон.
— Прекрасно, — мечтательно сказал писатель. — Яркая. Живая. Величественная. Просто королева!
— Какого цвета был на ней наряд? Вы помните?
— Не… ннет… Не помню. Но… она была в нем обворожительна!
— О чем вы говорили?
— Говорили? Мы… Я… Нет… Не помню. Но она умна. При этом с ней так легко! Она понимала меня с полуслова…
— Начальника охраны — расстрелять, — вырвалось у канцлера в отставке.
— Что?
— Продолжайте. Ваша связь длится?
— С того самого времени. Поймите меня правильно, — неизвестно почему попытался объяснить Людвиг. — Агата, конечно, умница. И я ее, конечно, люблю. Но все, что умеет моя жена, — это править книги. А тут — такая женщина! Я писатель! Мне нужно вдохновение. Страсть.
— Зачем же вы вернулись? — Эрик сжал спинку стула с такой силой, что дерево скрипнуло.
— Книга, — со вздохом сказал Людвиг, отодвинувшись подальше от охранника.
— Простите?
— Агата! Она мне нужна, — Людвиг развел руками, — увы, я не могу без нее! Бикк просто влюблен в ее редактуру! Я перепробовал все, что мог. Аделинда не нуждается в деньгах и высоко ценит мой талант. Мы сменили трех редакторов! Последний — неоправданно дорогой, но издатель… Все ноет про то, что рукопись утратила какой-то неповторимый узнаваемый стиль, что был раньше. Он сам посоветовал мне обратиться к жене. Это унизительно! Теперь придется терпеть ее нотации.
— Вы говорили об этом Аделинде?
— Нет! Это невозможно.
— Почему?
— Аделинда… она… Мой талант — вот что подогревает страсть!
