Ее огнестрел был заряжен капсулами со снотворным. А если бы нет? Она бы… выстрелила? А если бы выстрелила… Как? Как бы она с этим жила? А на войне? На войне люди убивают друг друга. И у них нет выбора. Нет капсул с безвредным снотворным…
«Слушай, философ? Вообще-то к тебе пришел любимый мужчина. И не какой-нибудь, а барон! Может, хватит уже самобичеванием заниматься? Может, встретишь? Чай заваришь? Он, кстати, устал. У него был тяжелый день. Очень». — Эльза смотрела на нее с нескрываемым недовольством.
— Не сердись, милая, — Агата поцеловала низерцвейга в черный блестящий нос, — я уже иду встречать твоего хозяина!
Но она не успела. Барон фон Гиндельберг вошел, не снимая пальто, бросил на кровать два каких-то свертка и сгреб любимую в охапку.
— Я соскучился, — выдохнул он после долгого поцелуя, — я так соскучился, что не стал тратить время на поиск цветов.
— Какой ужас! Господин барон, что вы себе позволяете! — Агата притворно нахмурила брови. — Немедленно уходите! И без цветов не возвращайтесь!
— Прости меня, — улыбнулся он, — я купил гранатового вина и сыра.
— Правда?! — Агата, взвизгнув, подпрыгнула от счастья. — Какой ты молодец! Как ты угадал? Так хочется вина и сыра… Но если Касс узнает, что мы с тобой перебиваем аппетит, он очень рассердится.
— Он не узнает. Мы тихонько…
Грон и Эльза переглянулись.
«Слушай, а это не диверсия, часом? Это наш хозяин? Может, личина? Он… ВОШЕЛ В КОМНАТУ В ВЕРХНЕЙ ОДЕЖДЕ! Ты это видела?» — Если бы низерцвейги могли открыть рот от удивления, Грон бы это сделал.
«Это еще не все. Он БРОСИЛ ПАКЕТЫ НА КРОВАТЬ и сейчас на полном серьезе собирается открыть бутылку с вином и покромсать собственноручно карманным ножом сыр!» — Эльза покачала головой.
«ЭТО ЛЮБОВЬ», — хором решили собаки и завиляли хвостами. Потому что яблоки — это, конечно, очень вкусно, но сыр…
* * *
Они пили вино и ели сыр, угощая по очереди низерцвейгов. Не яблоки, конечно, но, кажется, им понравилось. Он читал то, что она написала. Хмурился, прижимая ее ладонь к себе. И это было абсолютное счастье, до тех пор пока…
— Господин барон! Госпожа Агата! Это ж разве дело аппетит-то перед ужином перебивать!
— Касс, мы съедим все, что ты скажешь! Тем более я голоден.
— Госпожа Агата ничего не ест, пока вы не придете. Все пишет, пишет… Я уж ее уговаривал-уговаривал, а она…
— Касс, не ябедничай!
— Молодец, Касс. Будешь докладывать мне каждый раз, когда госпожа…
— Эрик! Этого еще не хватало! У меня книга, а вы тут…
— Гав! Гав!
— Гав-гав гав!
— Что за шум?
— Фульд! Вы как раз к ужину.
Глава 25
Эрик проснулся в полной уверенности, что спал очень долго. Посмотрел на часы — пятый час всего.
Наверное, все дело в том счастье, что дарила ему Агата. Щедро, как родник. Чудесный, чистый родник в лесу. Он как-то видел такой. Кругом война, а он бьет, переливаясь на солнце всеми цветами радуги… Так и она. Стоит только закрыть глаза, и увидишь ее улыбку, россыпь веснушек, нежные, ласковые руки. Эрик приподнялся на локте, поправил сползшее с плеча одеяло. Любимая сладко спала, подложив ладошки под щеку.
Неделя. Целых семь дней счастья!
Небольшой дом, который они сняли. Ничего особенного — только что расположение удобное. Достаточно тесновато (на взгляд бывшего канцлера). Но… не в ненавистный же фамильный склеп вести любимую женщину.
Любимую…
Барон не мог себе представить, что подобное может произойти с ним. Нежность. Коснуться плеча, провести кончиками пальцев за ушком, словно бы заправляя непослушную прядь, дотронуться до любопытного носика. Забота. Думать о том, как она себя чувствует, не нуждается ли в чем-либо.
Пока его не было дома, Агата просиживала за новой печатной машинкой целыми днями. Спасибо Кассу, Ульриху и собакам — они не оставляли неутомимую писательницу. Кормили, отвлекали.
Повар жаловался, что хозяйка выучилась рычать Грону на зависть! Барон подумал — и добавил бывшим солдатам жалованья.
— Ты почему не спишь? — не открывая глаз, спросила Агата. — Ворочаешься…
— Думаю.
— О чем?
— О том, какой я счастливый.
— А… Думай. — И она повернулась на другой бок.
Эрик с сожалением посмотрел на любимую. Все-таки неприлично рано. И она же… спит?
— Слушай, — недовольно проворчала женщина. — И вот как тебе намекнуть? Вроде старалась…
Барон рассмеялся и склонился над ней:
— Я — самый счастливый человек во всем Великом Отторне.
— Только в нем? — Глаза Агаты лукаво блестели.
— Нет. Не только. — Он потянулся к губам.
Она нежно провела ладонью по его щеке и улыбнулась.
— Что?
— Ты — само совершенство.
— В каком смысле?
— Совершенство — и все!
Ну, не рассказывать же, как она удивляется каждый раз, просыпаясь рядом с ним после того, как они, казалось, страстно целовались на пороге спальни, срывая друг с друга одежду…
Нет, ее одежда, действительно, живописно валяется по всей спальне. Кружево нижнего белья в лучах утреннего солнца, пробивающегося сквозь светлые, полупрозрачные гардины. Очень… пикантно. Вот только одежда самого барона фон Гиндельберга ровной, аккуратной стопкой лежит на стуле. Безупречно. И как это у него получается? Он же… все время был с ней! Магия артефактов, наверное. Надо будет как-нибудь все же спросить. Очень полезный навык.
Но она не спросила. Не успела…
Усталые, с горящими от недавнего счастья глазами, они завтракали вместе, лениво кивая Кассу, что суетился вокруг, подкладывая хозяевам то оладушки с вареньем, то яйца с беконом.
Эльза и Грон лежали под столом, тоже, в свою очередь, наслаждаясь своим собственным, собачьим счастьем. Завтрак был великолепен. Ульрих мяса не пожалел, да и приготовлено оно было отменно! Хозяин и Агата наконец-то ведут себя вполне прилично, а уж сегодняшнее утро…
В эти дни зимнее солнце просто сходило с ума. Яркое, оно слепило глаза, заглядывало в окна, намекая, что до последней предпраздничной недели осталось всего ничего.
Бывший канцлер шел на очередной допрос, а перед глазами она… Маленькая, смешная, в его халате. Поднялась на цыпочки, поцеловала, помахала рукой, а у самой носик уже тянется к печатной машинке. Нырнуть в свою историю и пропасть там до того момента, как он вернется домой. Он гордился своей маленькой писательницей. Ему нравилось, что Агата так увлеклась и как минимум не скучает в его отсутствие. Вот только… Ее никогда не напечатают под женским именем. Это исключено. Под именем мужа? Она на это не пойдет. Да и он не позволит! Под мужским псевдонимом, при его непосредственном влиянии — возможно. Но даже если и так. Что если книга не вызовет интереса? Это будет сильным разочарованием. Ладно, в конце концов, он просто скупит весь тираж. Заплатит журналистам. Напишут несколько статей. Он сделает все, лишь бы она была счастлива!
