Высокие белоснежные двери с позолоченной лепниной в виде цветочных гирлянд медленно распахнулись — его величество принимал канцлера в рабочем кабинете.
— Доброе утро, господин барон, — Карл улыбнулся, — искренне рад вас видеть!
Должно быть, Эрик фон Гиндельберг за год отставки начисто растерял придворную невозмутимость, потому что в ответ на эти слова короля позволил себе усмехнуться.
Карл с укором взглянул на канцлера. Такого еще не бывало!
— Прошу прощения, — поклонился тот, взяв себя в руки.
Хотя… какая ему теперь разница? Остались считаные минуты, и все будет кончено. Завтра газеты известят о том, что у него случился сердечный приступ, следствие ишемической болезни, по причине которой он и ушел в отставку. Вспомнят заслуги перед отечеством. Попросить не трогать Агату? Проследить, чтобы все у нее было благополучно? Содержание? Карл не откажет ему в последней просьбе. С другой стороны — королю наверняка тяжело далось это решение. Стоит ли унижать друга тем, что он обо всем догадался? Лучше не стоит…
— Идемте завтракать, — вздохнул король. — Нам есть о чем поговорить.
Пока они шли через анфиладу комнат, Эрик думал о том, как отвык от всего этого: бесшумные слуги, тенью сопровождающие твое появление, торжественно распахивающиеся двери, тяжелые канделябры, витые, крученые свечи, немой укор во взгляде предшественников королевской династии с потемневших от копоти портретов и вечное, до зуда назойливое присутствие посторонних…
Как хорошо, что терпеть все это осталось недолго. Любопытно, отчего Карл тянул целый год с устранением бывшего регента, а потом и канцлера? Не решался? Выжидал подходящий случай? Возможно. Его можно понять. Будь он сам на его месте — ему тоже было бы… Хотя нет. Он бы не смог. Не смог. Наверное, поэтому он не король…
Барон бросил взгляд на Карла. Как-то тот осунулся и постарел… Постарел? Мальчишке же только двадцать один? Или двадцать два…
Синяки под глазами, землистый цвет лица. Надо вызывать Фульда и разбираться…
— Мы отзавтракаем в Ореховой гостиной, не возражаете? — ворвался в поток его мыслей голос его величества. — Кофе? Мне как раз доставили изумительный купаж.
— Как вам будет угодно, — отозвался барон фон Гильденберг, а про себя с раздражением подумал: зачем весь этот пафос? К чему? Прислали бы с вечера специального человека из отряда зачистки. Он ждал. Специально запер собак на другом конце дома, чтобы не пострадали.
Белый фарфор. Крошечные кофейные чашечки. Один глоток. Ему вдруг отчаянно захотелось не почувствовать горечи. Не из-за страха, нет. Просто… Он не почувствовал. Только облегчение, что все наконец закончилось. Не будет больше невыносимо болеть сердце за нее. Вот и хорошо…
Он откинулся на спинку кресла (какое неуважение к этикету) и устало прикрыл глаза.
— Господин барон?! Эрик?!!
— Что? — отозвался недовольно барон.
— Что с вами? Вызвать придворного врача? Может, Фульда?
— Ваше величество! — не выдержал подобного лицемерия отравленный. — К чему все это, Карл? Предложили кофе. Я, как и положено верному слуге, принял. Так зачем…
— Да. Как. Вы. Смеете? — тихо проговорил король. — Вы, которого я считаю старшим братом?! Вы, которого я отпустил отдыхать, хотя…
Несмотря на то что тело ждало удушья, предсмертной агонии, а сознание — спасительной пустоты, Эрик почувствовал в голосе короля столько горечи и обиды, что неожиданно смутился.
Карл поднялся и, сгорбившись, отошел к окну. В то же мгновение артефактор понял, что если кому из присутствующих и нужен доктор, так это самому Карлу. Судя по цвету лица, тот был близок к удару.
— Ваше величество! — вскочил канцлер в отставке, забыв о том, что смертельно отравлен негорьким кофе.
— После смерти тетушки я понял, что вы близки к срыву. Я отправил вас в отставку. Временно! Прийти в себя. Успокоиться. Подлечиться. Фульд лично обещал мне не спускать с вас глаз!
— Вы можете быть им довольны, — вспомнил барон друга.
— Отлично. Я рад. Но у меня и в мыслях не было… слышите вы?!
— Карл! — Эрик сорвался на названого брата, словно на мальчишку. — Что значит, «и в мыслях не было?!» Чему я вас учил? Разве можно просто отпустить такого, как я?
— Вы просто с ума сошли с вашей идеей об устранении! — зло ответил король. — И ладно, вы бы получали удовольствие от этого! Нет! Вы мучаетесь, пытаетесь найти выход в самых безнадежных ситуациях, лишь бы только не отправлять человека на смерть. Так почему вы считаете…
Эрик только качал головой.
— Между прочим, — по-прежнему с обидой проговорил Карл, — когда вы ушли в отставку и удалились в поместье, я категорически запретил всем: и сторонникам войны с Оклером, и сторонникам мира, и военным, и приверженцам королевы — всем! Хоть как-то беспокоить вас — молчим уже про покушения. И судя по тому, что вы спокойно отдыхали, — мне это даже удалось. И что я получаю в ответ вместо благодарности? Ваше ожидание удара в спину со стороны короны? В самом деле? Я это заслужил?!
— Ваше величество…
— Я не закончил, Гильденберг! Когда мне доложили о ваших успехах в расследовании дела о «Водяной Смерти», я понадеялся, что вы…
«Всеблагие… Глупец… Что же я натворил?» — спрашивал самого себя Эрик фон Гиндельберг, вспоминая, как обошелся с Агатой накануне вечером. В висках стучало, голос короля стал вдруг гулким и далеким…
— Но дело даже не в том, что вы блестяще справились с расследованием, — продолжил его величество, нахмурившись. — Дело в том, что мне нужна ваша помощь.
— Рад служить, — прошептал, склонив голову, Эрик.
Она не простит. Никогда. Никогда не простит его. Что же он наделал…
— И вы не спросите, какого рода услуга мне от вас понадобится?
— Нет. Я просто выполню все, что в моих силах. — Барон смотрел в одну точку перед собой.
Вазочка с ореховым вареньем, любимым лакомством короля, расплывалась в сознании огромной золотистой каплей. Ядро ореха казалось больше, чем на самом деле, — словно через увеличительное стекло. Обидел… Он обидел ее…
— Хорошо. Мне нужно, чтобы вы стали регентом при малолетнем Франце.
— Что? — выдохнул барон.
— А что вас так удивляет, дорогой друг? Подумайте сами, мог бы я найти кандидатуру лучше? Вы не предадите. Сделаете все, что в ваших силах. И даже больше. Ни королева, ни Совет с подобной задачей просто не справятся.
— Погодите, ваше величество. Я не понимаю!
— Вы обещали!
— Да. Но…
— Эрик. Дело в том, что я умираю.
— Диагноз? — канцлер побледнел.
— Меня отравили. Доктор удивляется, почему я не умер на месте, а…
Но Эрик фон Гиндельберг уже не слушал. Артефактор бросился к его величеству:
