— Вы попали в беду? Вам некуда идти? Вы можете поесть и остаться на ночь. Башня примет, если вы действительно нуждаетесь. Предпраздничная неделя, мест не хватает… Может быть, вызвать экипаж? Госпожа, у вас есть дом? Как вас зовут?
— Агата Энтин. У меня есть дом, и есть чем расплатиться. Мне нужен экипаж. Пожалуйста. Понимаете, я просто…
— Вы не обязаны ничего объяснять, госпожа Энтин. Пойдемте, я провожу вас, и да не оставят вас Всеблагие Вестники.
* * *
«Что теперь делать? — Канцлер Великого Отторна, доверенное лицо его величества Карла стоял у окна и смотрел на хлопья падающего снега. — Всеблагие? Что?!»
Агата… Вздернутый нос на слишком бледном лице. Забавные, трогательные веснушки. Сурово поджатые губы, кулачки, спрятанные в складках юбки, сжатые до побелевших костяшек. Как она сказала тогда? «Предал. Этого довольно…»
Он оказался не лучше Лингера… И даже уверенность в том, как близко к возлюбленной опасность, сейчас уже не казалось оправданием. Имеет ли он право быть рядом, несмотря ни на что? Нет. Он не посмеет просить прощения. Тревожить ее снова.
— Не нравитесь вы мне, Гиндельберг. Такие встряски бесследно не проходят. Успокоительного? — раздался за спиной голос Фульда.
— Яду.
— Не получил от его величества Карла, не получишь и от меня. — Доктор сложил руки на груди и ухмыльнулся.
Господин барон вздохнул. Действительно. Если даже с Фульдом не вышло, придется жить дальше. А ведь он единственный, кто догадывается, каково ему сейчас. Друг называется…
Вновь вернувшись к своим обязанностям, канцлер понимал, что дел огромное количество. Удивительно, как разболтались во дворце и министерствах за этот год! Министерство внутренних дел в особенности. Полная анархия! Как бы ни хотелось в этом признаваться — Адель была права. Зато теперь, пожалуй, он знал, куда пристроить завербованных бывшей разведчицей военных. Количество должностных преступлений в министерстве не перечесть.
Неужели все эти годы порядок поддерживала его собственная железная рука, Смерть всему живому несущая? Не может быть… Что ж… Палач возвращается. Трепещите. Он исполнит свой долг, но он никогда не подойдет больше к ней. Чудищу нет места рядом с таким нежным…
— Что? — Эрик заметил, что Фульд не сводит с него пристального взгляда.
— Ничего. Но на успокоительном я настаиваю. Ты бледен, Эрик. Плохо выглядишь.
— Ерунда. Все в порядке. Как его величество? — спросил канцлер.
— Действительно, здоров, — с сомнением в голосе отозвался доктор. — Это… просто чудо! Удивительно… Прекрасная работа. Тебя можно поздравить. Без преувеличения и лишней патетики ты спас короля!
— А его пытались отравить не…
При мысли о том, что покушение может быть связано с «Водяной Смертью», канцлера бросило в жар.
— Нет, — поспешил успокоить его Фульд. — Это был другой яд.
— Как эта гадость проникла к Карлу?
— Следователь Майнц, которого мы вызвали, выяснил, что очень романтично. Во время бала два дня назад.
— Шампанское?
— Не угадали. Король танцевал с барышней, дочерью председателя совета министров, между прочим, и ее перстнем оцарапал себе палец. Эдакая досадная случайность.
— А что? Сейчас на придворных балах танцуют без перчаток?
— Почему же? — раздалось от двери. — В перчатках.
Узнав голос его величества, доктор и канцлер почтительно поклонились.
— Почему его величество выглядит больным? — недовольно посмотрел на короля господин барон.
— Во-первых, ему без устали твердят, что он безнадежен и умрет в скором времени, — ответил за Карла доктор Фульд. — Это здоровья не прибавляет. А во-вторых, его активно спасали. Чуть было не спасли.
— Личный доктор? Он действовал по велению сердца или…
— Надо выяснять, — нахмурился Карл.
— Ладно, — Эрик обвел взглядом присутствующих, — выясним. С вашего позволения, господа, я хотел бы допросить начальника охраны. У меня к нему много вопросов, особенно касательно последнего награждения деятелей культуры.
— А в чем дело? — удивился Карл. — Насколько я помню, тогда не произошло ничего из ряда вон выходящего. Все было на уровне.
— На очень высоком уровне, ваше величество. Во дворце побывала Адель-Невидимка. Счастье, что она по-настоящему предана короне.
— Вот как…
— Именно. Кстати, а что с вашей отравительницей?
Король сел, закинул ногу на ногу и нехотя поведал пикантные подробности того злополучного вечера. С тех пор как выяснилось, что его величество не умирает, цвет лица короля Карла медленно, но все же улучшался, что с удовольствием отметили и барон, и доктор.
— После танца мы удалились.
— Вот только не говорите, что вы заводите романы с незамужними дочерьми высокопоставленных особ. — Канцлер нахмурился.
— Конечно, нет. Однако… девушка была мила.
— Речь идет только о поцелуях?
Король кивнул.
— И после всего вы обнаружили, что оцарапали руку?
— Да.
— Замечательно. Где я могу поговорить с задержанной?
— Я не стал отдавать приказ.
— Почему?!
— Во-первых, ее отец… От него можно вполне ожидать бунта, если мы арестуем и осудим его дочь. Во-вторых, эта дурочка, скорее всего, была не одна. Наверняка ее подельники — такие же представители «золотой молодежи». И это…
— Это не повод не наводить порядок в стране, ваше величество! — отчеканил канцлер.
— Она была не похожа на отравительницу. Такая милая. Я уже понадеялся, что у нас может что-то получиться…
— А ее величество? — осторожно спросил господин барон.
— Я ее не люблю. Она не любит меня. Наследник у нас есть.
Король отвечал просто и… холодно. Эрик фон Гиндельберг почувствовал, что он это заслужил. За то, что в свое время настаивал на этом браке, искренне не видя ничего дурного в том, что рядом с Карлом окажется нелюбимая женщина.
Тогда он не знал, что такое любить. Это сейчас ни за какие сокровища мира он не согласится отдать свое счастье с Агатой — пусть горькое, пусть потерянное, но… счастье… С другой стороны, король, наверное, был прав. Когда Карл полюбит, это будет больно. Очень. Как ему сейчас.
— Что с вами, Гиндельберг? — Глаза короля лукаво блеснули.
Возможно, его величество прочитал мысли канцлера по выражению лица. Они знали друг друга слишком хорошо, и эта встреча должна была бы быть более теплой, но не сейчас. Не время. Сейчас не до этого. Настроение короля улучшилось — это главное.
— Пойду я беседовать с доктором… — проворчал Фульд.
