Отец Бальтус взял Сандерса за руку:
– В этом лесу мы сподобляемся последнему причащению тела Господня. Здесь все преображено и озарено, собрано воедино в последнем бракосочетании пространства и времени.
* * *
Ближе к концу, когда они бок о бок стояли спиной к алтарю, его убежденность, казалось, изменила ему. Проникшая в церковь стужа превратила придел в кончающийся тупиком туннель из стеклянных столбов. На лице у Бальтуса был написан панический страх, когда он наблюдал, как сплавляются, сливаясь в единое целое, клавиши органного мануала, и Сандерс понял, что он пытается отыскать путь к спасению.
Потом он наконец овладел собой. Схватив алтарный крест, Бальтус выдернул его из крепежного гнезда и с внезапно родившимся из абсолютной убежденности раздражением сунул в руки Сандерсу. Затем он увлек доктора за собой на паперть и подтолкнул его в сторону одного из постепенно сужающихся сводов, сквозь который им была видна далекая гладь реки.
– Ступайте! Уходите отсюда! Ищите реку!
Когда Сандерс заколебался, пытаясь одновременно уравновесить крест в забинтованной руке, Бальтус яростно выкрикнул:
– Скажите им, что я велел вам его взять!
Таким он и запомнился Сандерсу – стоящим, замерев, словно озаренная птица, с распростертыми к надвигающимся стенам руками; и глаза Бальтуса наполнились облегчением, когда первые круги света чудодейственно восстали из его воздетых кверху ладоней.
* * *
Кристаллизация леса уже почти завершилась. Если бы не драгоценности с креста, Сандерсу никогда не удалось бы пройти сквозь раскинувшиеся между деревьями своды. Сжимая в руках основание креста, он размахивал перекрестьем вдоль шпалер, свисавших отовсюду ледяной паутиной, выискивая слабые места, которые могли бы раствориться от его света. Когда ему под ноги соскальзывали осколки, он перешагивал через них и, волоча за собой крест, устремлялся в открывшийся проход.
Добравшись до реки, Сандерс попытался отыскать мост, который обнаружил, когда во второй раз ушел в лес, но уже всю ширь речной излучины покрыла радугой призматическая поверхность, и блики от нее стирали те немногочисленные приметы, которыми он мог бы воспользоваться. По берегам, словно раскрашенный снег, сверкала листва, и только медленное перемещение солнца порождало какое-то движение. То тут, то там расплывчатые пятна у берегов оказывались на деле изукрашенными призраками баржи или баркаса, но все остальное, казалось, не сохранило и следа своей былой сути.
Сандерс шагал по берегу, избегая трещин в поверхности и доходящих до пояса игл, которыми сплошь заросли сверху прибрежные откосы. Он набрел на устье небольшого ручья и двинулся вдоль него, слишком усталый, чтобы перебираться через попадающиеся на пути пороги и наледи. Хотя за три дня, проведенные с отцом Бальтусом, он достаточно пришел в себя, чтобы понять, что из леса все еще оставался какой-то выход, абсолютная тишина, царившая среди прибрежной растительности, и насыщенность распавшегося на отдельные цвета сияния почти убедили его, что преобразилась вся земля и любое продвижение по этому хрустальному миру совершенно бессмысленно.
Но тут обнаружилось, что в лесу он уже не один. Всюду, где в нависающем пологе деревьев оставался доступ к открытому небу, будь то русло ручья или же маленькая полянка, он натыкался на полукристаллизовавшиеся тела мужчин и женщин, слитые воедино со стволами деревьев и глядящие на преломленное солнце. По большей части это были пожилые пары, сидящие рядышком, так что тела их слились друг с другом, как сплавились они и с деревьями, и с усыпанным самоцветами подлеском. Только раз попался ему молодой человек – солдат в камуфляжной форме, сидевший на упавшем дереве у самого ручья. Его каска разрослась в огромный хрустальный шлем, солнечный зонтик, закрывший ему лицо и плечи.
Чуть дальше по течению поверхность ручья пересекала глубокая расщелина. По ее дну все еще бежал узенький ручеек воды, омывая торчащие наружу ноги троих солдат, которые, видимо, собирались перейти здесь ручей вброд, но оказались замурованными в хрустальные стены. Время от времени ноги неспешно и плавно шевелились, словно люди эти навсегда были обречены шагать через хрустальный ледник с затерявшимися в окружавших их пятнах света лицами.
Вдалеке в лесу возникло какое-то движение, послышался шум голосов. Сандерс ускорил шаг, прижимая тяжелый крест к груди. В пятидесяти ярдах от него по прогалине между двумя купами деревьев через лес, приплясывая и обмениваясь криками, двигалась бродячая труппа разодетых, как клоуны, людей. Сандерс поравнялся с ними и замер на краю поляны, пытаясь пересчитать десятки темнокожих мужчин и женщин всех возрастов – некоторые из них даже с маленькими детьми, – принимавших участие в этой полной своеобразной грации сарабанде. В их процессии царил дух вольницы, и маленькие группки то и дело отбегали в сторону, чтобы сплясать вокруг особо приглянувшихся деревьев или кустов. Их было больше ста, людей, бредущих по лесу не разбирая дороги, без всякой определенной цели. Их руки и лица преобразила хрустальная растительность, иней и самоцветы уже поблескивали в ветхих набедренных повязках и платьях.
Пока Сандерс стоял со своим крестом, к нему вприпрыжку приблизилась одна из крохотных компаний и стала резвиться вокруг него, словно вступившие под сень райских кущ праведники, ублажающие приставленного присматривать за ними архангела. Старик с переполненным светом обезображенным лицом прошел мимо Сандерса, размахивая беспалыми руками, из жутких суставов которых лился драгоценный свет. Сандерс вспомнил прокаженных, сидевших под деревьями рядом с госпиталем при миссии. За прошедшие дни племя вошло в лес. Они удалялись, приплясывая на своих изуродованных ногах, таща за собой за руку детишек, и на лицах у них нелепо изгибались ослепительные радуги.
Когда прокаженные прошли, Сандерс поплелся вслед за ними, обеими руками волоча за собой крест. Между деревьями мелькал хвост процессии, казалось, они исчезали так же стремительно, как и появились, словно им не терпелось познакомиться с каждым деревом и рощицей в их новообретенном раю. Однако безо всякой видимой причины вся труппа внезапно повернула и прошла еще разок вокруг него, словно желая насладиться в последний раз видом Сандерса и его креста. Когда они проходили мимо, глаз Сандерса вдруг выхватил из толпы силуэт идущей впереди высокой женщины в темном одеянии, звонким голосом призывающей остальных за собой. Ее бледные руки и лицо уже сверкали хрустальным лесным светом. Она обернулась, чтобы взглянуть назад, и Сандерс прокричал поверх подпрыгивающих голов:
– Сюзанна! Сюзанна, тут…
Но женщина вместе с остатками труппы уже вновь затерялась среди деревьев. Ковыляя за ними вслед, Сандерс наткнулся на валяющиеся на земле остатки их жалкого багажа – стоптанную обувь и прохудившиеся корзины, нищенские чаши для подаяния с несколькими зернышками риса, – уже наполовину спаявшиеся с остекленевшей почвой.
Еще Сандерс набрел на частично кристаллизовавшееся тельце маленького ребенка, который отстал и не смог догнать остальных. Он прилег отдохнуть и примерз к почве. Сандерс прислушался к затихающим среди деревьев голосам, где-то там были и родители ребенка. Потом он опустил над детским тельцем крест и подождал, пока кристаллы не сойдут с его рук и ног. Вновь оказавшись на свободе, изуродованные руки ребенка бесцельно хватали воздух. Вдруг он рывком вскочил на ноги и побежал прочь, рассеивающийся свет лился из его головы и плеч.
