Рэнсом медлил с ответом, чувствуя на себе острый взгляд Квилтера. Эти люди, кажется, видели в их маленьком отряде авангард официальной экспедиции с побережья и, может быть, предвестье окончания засухи.
– Ну, – отговорился Рэнсом, – понимаю, что это покажется странным, но я просто хотел повидать вас, Миранда, и Квилтера, конечно. Может быть, вы меня понимаете?
Миранда села.
– Я – понимаю. Не знаю, как Ричард, в последнее время не знаешь, чего от него ждать, а Квилтер, если на него поглядеть, уже сыт вами по горло, но я – понимаю.
Она похлопала себя по брюху, с любовной снисходительностью оглядела свою толстую тушу.
– Если вы пришли без воды, это немножко не то, но на несколько дней вы, безусловно, можете остаться. Верно, Квилтер?
Тот не успел ответить, как миссис Квилтер покачнулась на табуретке. Рэнсом придержал ее за плечо.
– Ей нужен отдых, – сказал он. – Можно ей где-нибудь прилечь?
Квилтер перенес мать в огороженную занавеской комнатушку, через несколько минут вернулся и подал Рэнсому чашку тепловатой воды. Желудок еще был полон водой, которой он нахлебался в озере, но Рэнсом изобразил благодарность, увидев в этом знак, что Квилтер его принял.
Миранде он как бы невзначай бросил:
– Как я понимаю, вы за нами следили?
– Мы знали, что кто-то пробирается с берега. Теперь немногие доходят сюда от моря – кому не хватает сил, кто просто исчезает. По-моему, их съедают по дороге – я хочу сказать, львы!
Рэнсом кивнул.
– Кстати, любопытно, что вы едите? Кроме редких путников вроде меня?
Миранда расхохоталась.
– Не волнуйтесь, доктор, уж очень вы нервны! Так или иначе, те дни позади, правда, Квилти? Теперь, когда мы устроились, еды более чем достаточно – вы не поверите, сколько консервов можно откопать под этими руинами – но поначалу было трудно. Вы, я знаю, думаете, будто все ушли к морю, а на самом деле ужас, как много осталось. Со временем поредели… – она задумчиво похлопала себя по животу. – Десять лет – долгий срок.
Сверху, от дюн вокруг бассейна, раздался звонкий щелчок и запыхтели работающие мехи. Начали разгораться палки и промасленные лохмотья, вверх поднялось дымное облако. Рэнсом взглянул на огромный черный столб, начинающийся почти у него под ногами. Такие же поднимались им вслед по пустыне, и Рэнсом вдруг почувствовал, что достиг цели, хотя прием им был оказан двусмысленный: никто не упомянул о Катерине и Филиппе Джордане, но он предполагал, что всякий, кого носит по пустыне без спросу, рискует столкнуться с Квилтером. Одних он топил в пруду, других уводил в свое логово.
Миранда фыркнула, высморкнув из одной ноздри соплю.
– Там Уитман, – обратилась она к Квилтеру, который в щелку ширмы загляделся на лицо спящей матери.
За занавесками застучали деревянные колодки, и из соседней комнатушки выбежали трое детей. Малышей удивил разгоревшийся на краю бассейна костер, и они заковыляли поближе, визгливо призывая мать.
Их раздутые головы и пухлые лица были точными копиями Миранды и Квилтера. У каждого такой же брахицефалический череп, те же обращенные внутрь глаза и впалые щеки. Раскачивающиеся головы едва держались на тонких шейках и маленьких туловищах. Рэнсому они показались урожденными безумцами – пока он не увидел их глаз. Полусонные глаза с огромными зрачками были полны странных грез.
Квилтер не обратил внимания на малышей, которые шмыгали у его ног, разглядывая костер. Его сутулая фигура силуэтом очертилась на фоне ширмы. Рэнсом, не видя смысла разжигать сейчас огонь, решил, что он служит ритуальным целям. Подобно многим утратившим смысл и забытым обрядам, он приобрел пугающую таинственность, какой не было, когда костер служил практической цели.
Миранда взглянула на шныряющих между занавесками детей.
– Мои детки, доктор – те, что выжили. Скажите, что находите их красивыми.
– Так и есть, – поспешно заверил ее Рэнсом, поймал одного ребенка за плечо и ощупал костистый череп. Глаза мальчика освещались изнутри рябью бессвязных мыслей. – Он похож на гения.
Миранда серьезно покивала.
– Так и есть, доктор, они все такие. То, что заперто в бедняжке Квилтере, в них вышло наружу.
Сверху закричали. Одноглазый мужчина, двигавшийся боком, по-крабьи, взглянул на них сверху. Левая рука у него заканчивалась культей, другая почернела от сажи. И лицо, и лохмотья одежды покрывала пыль, словно он несколько месяцев прожил дикарем. Рэнсом узнал водителя цистерны, который возил его в зоопарк. Шрам на правой щеке за эти годы стал глубже, искривив лицо в карикатурно-злобной гримасе, внушавшей скорее жалость, чем страх.
Калека обратился к Квилтеру:
– Мальчишка Ионы и женщина уходят по реке. Ночью львы до них доберутся.
Квилтер уставился на пол. Временами он поднимал руку, чтобы поскрести лысую макушку с таким видом, словно тщился решить неразрешимую дилемму.
– Вода у них есть? – спросила Миранда.
– Ни капли, – с коротким смешком отозвался Уитман. Перекошенное лицо, несколько дней назад мелькнувшее за плечом Рэнсома отражением в витрине, сейчас свирепо таращилось на него. Уитман утер лоб культей, и Рэнсому вспомнились искалеченные собаками манекены. Может быть, так этот человек мстил, ненавидя даже подобие человеческого обличья в приглаженных чертах манекенов, смирно стоящих во дворе усохшими образами горожан, оставленными в будущем. Все, что окружало Рэнсома, представлялось изолированными, идеализированными остатками города и останками людей, чьи примитивные предки давно исчезли с лица земли. Он задумался, что сделал бы Уитман, узнай он, что и Рэнсом когда-то ампутировал умершее. Прошлое и будущее неизменны, меняется только зеркало между ними.
Уитман собирался уже отойти, когда далекий голос эхом разнесся над дюнами. Смятенный рваный вопль, адресованный не столько миру вокруг, сколько самому себе, скреплялся похоронным рыдающим ритмом.
Уитман засуетился.
– Иона! – Калека как будто не знал, нападать или бежать. – На этот раз я его поймаю!
Квилтер поднялся и нахлобучил на голову шапку-лебедя.
– Квилтер, – окликнула его Миранда, – возьми с собой доктора. Пусть поговорит с Ломаксом, узнает, что у него на уме.
Квилтер снова взобрался на дощечки своих ходуль. Выбравшись из бассейна, они вслед за Уитманом прошли по дюнам мимо пожарища. В одной ложбине были привязаны к столбу сгоревшей вышки собаки. Уитман взял их на сворку, сдерживая нетерпеливых тощих зверей, и стал красться вдоль невысокой стены, оглядывая пустыню за ней. В двадцати футах дальше, подобно царственному идолу, возвышался Квилтер. Рэнсом держался последним. Где-то впереди взлетал в воздух монотонный рыдающий клич.
Поднявшись на дюну, они увидели высокую фигуру Ионы, двигающуюся по руинам в сотне ярдов от них, на берегу пересохшего озера. Тот шел, обратив темное лицо к солнцу, все той же походкой лунатика, над залившей пространство до горизонта белой, как кость, пылью. В его голосе звучал то плач, то пророчество, и Рэнсом дважды уловил слово «море». В такт высоким нотам Иона вскидывал руки и снова ронял их – пока не скрылся из вида.
