— Негодяй, — она, уже не выдержав, заплакала. К
профессиональной обиде примешивалось и чисто женское унижение. Она сидела перед
ним абсолютно голая, с завязанными руками и ногами, и беззвучно плакала, глотая
соленые горькие слезы. Дело было даже не в ее провале. Дело было в том, как
именно она провалилась, поверив в его поцелуи, в его объятия. Она купилась на
самое интимное, самое сокровенное, что у нее было. Офицер ФСБ, она давно
развелась со своим мужем и редко позволяла себе увлечься кем-нибудь из двуногих
самцов. А этот Дронго ей действительно нравился — умный, талантливый,
галантный, с чувством юмора. И все это он использовал против нее, обратив свои
мужские достоинства в силу, а ее женское самолюбие — в слабость. Именно поэтому
она и плакала, кусая губы от бешенства и неслыханного унижения.
Видимо, он понял ее состояние. Так больно ранить ее никак не
входило в его планы. Он вытащил носовой платок и, подойдя, вытер ей лицо.
— Ладно, — сказал он примирительно, —
успокойтесь. По логике вещей — я должен вас просто пристрелить. На вашей
совести смерть Агаева. Да и настоящей Светловой наверняка давно нет в живых. А
вместо этого сижу с вами и вытираю вам сопли. Успокойтесь.
Она мотнула головой, словно отбрасывая его руку с платком.
— Разрешите, я оденусь, — попросила она. —
Мне неудобно так сидеть.
— Нет, — покачал он головой, — я не могу
рисковать. Не обижайтесь. У меня не так много времени. Я должен уходить.
— Вы отсюда не выйдете, — напомнила она
ему. — Они следят за подъездом и домом. У вас нет никаких шансов.
— Посмотрим, — улыбнулся он, — они ведь
многого не знают. Как, впрочем, и вы. Из каждой мышеловки может быть несколько
ходов. Главное, не брать с собой кусочек сала, лежащий в этой мышеловке.
Она не стала спорить. Только еще раз попросила:
— Дайте мне одежду. Я обещаю, что ничего не буду
делать. Не буду с вами драться! Мне не хочется, чтобы они увидели меня в таком
виде, когда сюда придут.
— Да, — согласился он, — вид у вас
действительно не очень впечатляющий.
— Перестаньте, — .отвернулась она, словно
стесняясь даже его взгляда, — мне стыдно оставаться здесь в таком виде.
— Хорошо, — сказал он, кивнув в знак
согласия, — я вас одену. Где ваше белье?
Он прошел в ванную комнату и принес ее брюки, водолазку,
нижнее белье. Сложил все на диване и, открыв дверцу шкафа, начал что-то искать.
— Что вы ищете? — спросила она.
Он уже достал из шкафа какую-то серую коробку и вытащил
небольшой пузырек с таблетками. Принес стакан воды из кухни.
— Вы хотите меня отравить? — спросила она. Смерть
в этот момент была для нее избавлением от позора. — Только не
сразу, — попросила она, видя, что он не отвечает, — сначала разрешите,
я оденусь.
— Вы не поняли, — сказал он. — Я не собираюсь
вас убивать. Сейчас вы возьмете эти таблетки и примете их. Не беспокойтесь,
ничего опасного. Это обычное сильнодействующее снотворное.
Он бросил две таблетки в стакан, и они начали растворяться с
характерным шипением. Она посмотрела ему в глаза.
— Когда вы уснете, — невозмутимо продолжал
Дронго, — я развяжу вас и одену. Обещаю, ваши люди найдут вас полностью
одетой и мирно спящей на диване. Можете рассказать, что я заметил ведущееся за
мной наблюдение и дал вам снотворного, решив отсюда сбежать. Вот и все, что я
смогу для вас сделать.
— Вы меня правда оденете? — это ее волновало более
всего.
— Правда, — кивнул он, — не знаю почему, но я
не умею воевать с женщинами, даже с такими стервами, как вы, лже-Светлова.
— Спасибо, — тихо прошептала она. Он взял стакан и
поднес ей ко рту.
— Пейте.
Она повернулась и последний раз посмотрела ему в глаза.
— Простите меня, — сказала она, — если
можете. И выпила весь стакан. Через полминуты она уже спала. Он развязал ее,
перенес на диван и потом заботливо, как добрая нянька, одел, стараясь ничего не
перепутать. На прощание он даже накрыл ее легким пледом.
Затем достал небольшой магнитофон и прокричал следующий
текст:
— Я знаю, кто вы такая, Инна Светлова! Вот ваши «жучки»,
которые установили у меня ваши друзья. Как вы могли меня так обмануть?! Сейчас
я позвоню от соседей и все расскажу. Документ давно у меня, я не хотел вам
этого говорить.
После чего перемотал пленку с таким расчетом, чтобы его
голос начал звучать в комнате ровно через две минуты. Отключил оба скеллера,
забирая их с собой. И вышел на балкон, осторожно закрыв за собой дверь. Рядом
был балкон соседней квартиры. Оба балкона застеклены и закрыты занавесками, так
что с улицы не было видно, что между ними имеется проход. Он отодвинул шкаф и
прошел на другой балкон. Это была квартира соседей… которую он купил два года
назад, чтобы иметь возможность такого скрытого ухода.
Осторожно толкнул незапертую дверь балкона.
Вошел в комнату. Здесь практически не было никакой мебели.
Он подошел к двери, посмотрел в глазок и осторожно открыл. Все было спокойно.
Дронго медленно начал спускаться по лестнице, глядя на часы. Он хорошо знал
психологию. Ожидание в засаде, прослушивание чужих разговоров — это всегда
ожидание чего-то невероятного. И именно такой шоковый крик, подобная белиберда
сразу бьет по нервам, когда нужно принимать мгновенное решение. Раз «жучки»
обнаружены, квартиру нужно быстро штурмовать, иначе обнаруживший их агент может
сделать попытку уйти.
На размышление в подобных случаях, как правило, не бывает
времени. А сидящие в засаде люди наверняка имеют не очень высокий чин и должны
действовать по обстановке. В любой похожей ситуации приказ у них может быть
только один: при обнаружении наблюдения и установленной аппаратуры немедленно
арестовывать человека, за которым ведется наблюдение. Это незыблемый постулат
любой контрразведки.
Дронго стоял на лестнице и ждал. Ровно через две минуты и
тридцать секунд, когда его шокирующий текст прозвучал в эфире, к подъезду
побежало сразу восемь человек. Еще две автомашины стали рядом с домом.
«Как они, однако, меня уважают», — с иронией подумал
Дронго, выходя из своего подъезда. Разумеется, в такой момент на него никто не
обратил внимания. Наблюдатели ломали наверху железную дверь, громко требуя
немедленно ее открыть. Он улыбнулся и пошел по улице. До встречи с Виноградовым
оставалось еще около двух часов.
35
Он специально назначил встречу на этой площади. Когда-то,
много лет назад, в начале семидесятых, он некоторое время даже жил здесь. Он
был еще пятиклассником, когда мать вызвали на учебу в Москву и он, приехав
вместе с ней, учился в школе, расположенной через дорогу, и жил в общежитии,
расположенном на этой площади.
Он давно забыл номер школы, в которой проучился несколько
месяцев, помня лишь, что он был четырехзначный, и в этой школе впервые
пробудился его подлинный интерес к истории и литературе.
