Опять то же самое! Детей не любила, домой не водила! Но
откуда-то в ее квартире появились детские джинсики и туфли! Значит, Афродита
что-то скрывала даже от своих… Или они, эти свои, сейчас морочат голову ему,
старшему следователю Голушко.
– У вас работает девушка, разъезжающая на желтом
«Жуке-Фольксвагене»? Маленького роста, красивая?
– Это Марго.
Аллилуйя! – мысленно возопил Митрофан. Наконец, как
говаривал великий комбинатор, лед тронулся! Тронулся, мать его ети! Теперь
главное, не спугнуть волоокого ледоруба, который, сам того не ведая, сподвиг
атеиста Голушко на богохвалебные мысленные вопли…
– Вы, случайно, не знаете, как ее найти? –
осторожно спросил Митрофан.
– Нет, – отрезал охранник, убив этим возгласом все
голушкинские надежды. – Я не в курсе…
– А кто знает?
– Мадам, наверное, но она фиг скажет…
– Прошлой ночью эта Марго была здесь?
– Да, конечно.
– Во сколько уехала домой?
Парень бросил на Голушко полный страдания взгляд и с тяжким
вздохом проговорил:
– Не знаю.
– Как не знаете?
– Я встретил ее в девять утра в кухне, она сказала, что
не уезжала… Сказала, что уснула и встала только что…
– Вы ей поверили?
– Да! – Он кивком головы подтвердил свои
слова. – Я ей поверил… Марго честная девушка. Единственная нормальная в
этом дурдоме!
– Вы встретились, а дальше?
– Попили кофе, и она поехала домой.
– К себе домой или к Афродите?
– Сказала, что к себе, а что?
– Ее видели у дома покойной около половины десятого
утра… – Митрофан прищурился. – Уж не она ли та самая девушка, которая
жила у Афродиты?
– Я не знаю, – упрямо сжал губы Саша.
– Больше вы ее не видели?
– Нет.
– Она не приезжала?
– Нет.
– Пропустила работу? Насколько я знаю, этой ночью ваш
бордель принимал иностранных гостей… – Митрофан вопросительно посмотрел на
охранника, ожидая ответа, но парень продолжал играть в молчанку. – Так
видели вы ночью Марго или нет?
– Нет. Ее здесь не было. Я не знаю, где она.
Митрофан подошел к парню вплотную, приблизил свое грубое
лицо к точеному смуглому лицу Саши и шепотом спросил:
– Кого вы прячете в доме?
– Никого.
– Врете, Александр. В особняке кроме Мадам и Кати есть
еще кто-то. Кто?
– Я не знаю.
– Через час я приду с ордером и все равно узнаю… Так
что? Это Марго?
Александ молчал.
– Не пойму, – устало сказал Митрофан, – что у
нас имеет место: корпоративная солидарность или преступный сговор? Почему вы не
хотите помочь следствию? Марго ничего не угрожает, просто я хочу с ней
побеседовать…
В кармане охранника запиликал мобильный телефон («Черный
бумер, черный бумер», везде одно и то же!). Александр посмотрел на дисплей,
потом на окно особняка, затем на Голушко.
– У вас все, товарищ старший следователь? А то мне
работать надо…
– Хозяйка боится, как бы вы не сболтнули
лишнего? – насмешливо спросил Митрофан.
– Ни ей, ни мне нечего скрывать.
– Значит, вы оба с удовольствием придете в мой кабинет
для дачи показаний…
– Вы собираетесь вызвать нас повесткой?
– Естественно…
– Я приду, а вот насчет Мадам… – Александр вполне
доброжелательно посмотрел на Голушко и сказал с сожалением: – Вам она не по
зубам, Митрофан Васильевич. Оставьте ее в покое…
Проговорив это, Саша развернулся и быстрым шагом направился
к крыльцу дома.
Через секунду он скрылся за дверью, а Голушко остался стоять
в саду в компании жирных голубей, грустных атлантов и своих мрачных мыслей.
Базиль
Изысканное двухэтажное здание «Экзотика» Базиль помнил с
детства. Естественно, в те далекие послевоенные годы в этом особняке никакого
борделя не было, в нем заседали комсомольские вожаки – «Штаб ВЛКСМ», кажется,
такая табличка висела тогда на его фасаде. Мальчишкой он считал, что штабисты
вселились в этот дворец не по праву, потому что такое роскошное строение должен
занимать кто-то выдающийся, например маршал Жуков или писатель Шолохов, а то и
сам товарищ Сталин, но не кучка вечно пьянствующих комсомольских вожаков.
Маленький Вася не мог смотреть на то, как эти вандалы
заваливают каменные вазоны мусором, как отковыривают от крыльца мозаику, как
выливают с балкона помои, не заботясь о том, что они ниспадают мутным водопадом
на головы грустных атлантов. Вот именно атлантов Васе было жальче всего! Таких
сильных, таких красивых и таких несчастных…
В хрущевские времена, когда в особняк вместо штабистов
вселились коммунальщики (кто-то из отцов города решил, что в красивейшем здании
города должен размещаться ЖЭК), атланты загрустили еще больше – теперь за их
мускулистыми ногами вечно хмельные слесари прятали от начальства бутылки с
портвейном.
В годы перестройки здание вообще заколотили. Сменяющие друг
друга хозяева довели дом до аварийного состояния. Заколоченным он простоял
несколько лет, пока его не выкупил какой-то богатей и не вернул ему звание
дворца. Теперь дом смотрел на улицу не забитыми фанерой окнами, а новыми
стеклопакетами. На крыше вместо ржавого железа появилась черепица. На виньетки,
молдинги, бордюры вернулась позолота. Битые вазоны уступили место целым,
мраморным, крыльцо обзавелось новым мозаичным покрытием. Даже атланты, чьи лица
за последнее время из грустных превратились в отчаянные, повеселели. Короче
говоря, дом обрел новое рождение!
Базиля все эти метаморфозы очень радовали, он с интересом
следил за тем, как продвигаются реставрационные работы, но даже не пытался
узнать, кто выкупил дом и зачем – был уверен, что какой-то толстосум решил
устроить в старинном особняке вип-гостиницу или ресторан с казино. Оказывается,
он ошибался! В любимом дворце его детства разместился элитный бордель… Не
гостиница, не ресторан и даже не казино – публичный дом! Что ж, это лучше чем
ЖЭК…
Пока Базиль рассматривал красивую черепицу на крыше
особняка, из чугунных ворот вышел мужчина. В раздражении хлопнув створкой, он
быстрым размашистым шагом направился к автобусной остановке. Мужчина был явно
чем-то взбешен, потому что при ходьбе он бормотал себе под нос ругательства и
качал головой.
– Митя, – окликнул сына Базиль. – Ты тут
какими судьбами?
Митрофан, а это был именно он, поднял свои выпуклые глаза и
непонимающе уставился на отца – он не ожидал встретить его здесь.
