Василий повертел находку в руках. Батарейка блестела
золотыми буквами, переливалась гладкой черной поверхностью. Похоже, выкинули ее
не так давно, быть может, несколько дней назад… Значит, лазом пользуется еще
кто-то кроме Моцарта. Только кто?
– Базик, черт тебя подери! – донесся до него
зычный голос Мадам. – Ты где запропал?
Сунув батарейку в карман, Голушко вышел из кустов.
– Тут я, – отозвался он.
– Ты че там делаешь? – удивилась Мадам.
– Беседку рассматриваю.
– А че на нее смотреть? Обычная гнилушка…
– Вот и я о том же… – Базиль выбрался из зарослей,
подошел к Милке. – Не вяжется с окружающим великолепием… Смотрится как
нищенка, затесавшаяся в ряды богачей…
– Я бы ее к чертовой матери снесла, да боюсь, Моте это
не понравится… – Она насупилась. – В ней дверь есть, которой он часто
пользовался…
– Я видел… – Кивнул Базиль. – Крепкая такая,
добротная… И замок ладный – сразу видно, хрен взломаешь…
– Это точно! Настоящее швейцарское качество. –
Мадам указала пальцем на особняк. – Там, в доме, есть другая дверь,
похожая, только побольше, но точно с таким же замком… Между ними тоннель…
Базиль присвистнул.
– Ни фига себе! И часто Моцарт им пользовался?
– Да постоянно по нему шастал! – Глаза Мадам
округлились. – Но никого другого не пускал, даже меня… А уж как трясся над
ключом! Даже спал с ним!
– Моцарт чего-то опасался?
– Он всего опасался! И всех! Никому не доверял, всех
считал потенциальными врагами…
– Даже тебя?
– Нет, я единственная, кому он верил, как себе, –
она горделиво улыбнулась. – А вот дружкам своим нет… Постоянно их проверял
на «вшивость»!
– Каким образом?
– Приводил их в «Экзотик», поил, кормил, а в разгар
вечера оставлял одних… Типа, окосел, я, братцы, баинькать пойду… Но вместо
того, чтобы лечь, он нырял в свой тоннель, спускался по ступенькам,
останавливался у слухового окна гостиной и грел уши, ему было интересно, о чем
дружки за его спиной шушукаются…
– И каковы результаты «вшивых» проверок?
– Два его приятеля после визита в «Экзотик» умерли при
загадочных обстоятельствах…
– Понятно, – протянул Базиль. – Но не
все… – Он пристально посмотрел на лишенного своих вторичных половых
признаков деревянного петушка на крыше и спросил: – Мне одно не ясно: почему
Мотя беседку не стал реставрировать?
– Ее не реставрировать, а перестраивать надо было:
дерево сгнило. Особенно доски пола – в тоннеле сыро…
– То есть беседку надо было снести, а на ее месте
возвести новую?
– По уму так, но Мотя и слушать об этом не хотел –
боялся, что плотники, каменщики и бетонщики что-нибудь напутают или повредят, и
тоннель обвалиться… Ходу-то этому сто лет! Там, наверняка, все уже погнило:
опоры, балки, они ж из дерева… – Она раздраженно тряхнула головой. –
Я его уговаривала рабочих в тоннель пустить, чтоб залили там все цементом, а он
ни в какую… Он и двери с замками за границей заказывал, устанавливали их тоже
иностранцы, представители фирмы-изготовителя… Говорил, этих точно никто не
подкупит, этим раз заказали один ключ, они один и сделают. А наши запросто
могут дубликатик сварганить, а потом пихнуть его моим врагам!
– Ключ был один?
– Да, подходил к обоим замкам. Красивый такой: тонкий,
изящный, с причудливой бородкой… Мотя его на шейной цепочке носил, вместе с
остальной дребеденью: крестом, иконкой, оберегом от сглаза, кулоном с его
знаком зодиака. Эту цепь он никогда не снимал, даже в душе… – Мадам
горестно воздохнула. – Взяли его тоже с ней…
Базиль тронул себя за бедро, нащупал под тканью
цилиндрический предмет, найденный пять минут назад, медленно убрал руку и
задумчиво спросил:
– Значит, сейчас тоннель не используется?
– Естественно! Как в него попасть без ключа от дверей?
Да и кому он нужен, этот тоннель! – Она махнула рукой, как бы говоря «не
стоит об этом даже беседовать». – Мне лично нет! Я не мышь-полевка, чтобы
по норам шастать!
– А когда Моцарта взяли?
– В конце 2001-го…
– Выходит, ходом не пользовались семь лет…
– Даже больше! Мотя сам в последнее время редко им
пользовался, говорил, что с потолка земля стала сыпаться. Так что теперь
тоннель, может, даже обвалился… – Мадам замолчала, о чем-то раздумывая,
потом отмерла и легонько треснула Базиля по загривку. – И вообще, че ты
пристал ко мне с этим тоннелем?
– Интересно…
– Вот вечно вам, мужикам, интересна всякая ерунда!
Башка вся седая, а туда же – в «казаков-разбойников» играть! – Она взяла
его за руку. – Пошли, стол надо ставить… А то скоро Афу привезут – мне уже
звонили…
Базиль дал себя увести. А про то, что тоннелем пользовались
всего несколько дней назад, он почему-то Мадам не сказал.
Митрофан
Рабочий день близился к концу. Митрофан восседал за своим
столом, тупо глядя на неподписанный ордер. С обеда до вечера он гонялся за
Слоновым, но так и не смог с ним встретиться. Голушко к нему в приемную –
Слонов в мэрию, Голушко в мэрию, Слонов уже отчалил в суд, Митрофан туда,
Элефант назад. Так целый день в «кошки-мышки» проиграли, вместо того, чтобы
работать. Ладно еще секретарша Леночка сжалилась над страшим следователем –
соединила его с прокурором, и Митрофан смог с ним поговорить по телефону. Из
разговора стало ясно, что Слонов ускользал от Голушко не специально, у него
действительно была масса дел, и ордер он подпишет завтра прямо с утра. Выходит,
зря Митрофан его костерил! Жаль только, что день потрачен впустую…
Голушко глянул на часы – уже половина шестого, а Леха еще не
вернулся из похода в городской сервис-центр компании «Билайн» – именно ее
абонентом была покойная Валентина Талаева. Долгонько он ходит, уж не зарулил ли
по дороге в пивнушку? Старший опер себе иногда это позволял, оправдываясь тем,
что от беготни у него разболелась голова, а таблетки запивать он привык светлым
«Макарием».
Стоило Митрофану вспомнить о Смирнове, как дверь кабинета
распахнулась, и в кабинет ввалился Леха собственной персоной.
– Вот говорят, вспомни дурака, он и появится, –
прокомментировал его появление Митрофан.
– Сам дурак, – буркнул Леха и сел напротив,
оседлав стул. – Но я тоже хорош…
– Узнал?
– Узнал.
– Ну и? – не тратя лишних слов, спросил Митрофан.
– Звонок, произведенный в 4:02 утра, был адресован
Трегубовой Татьяне Геннадьевне 1946 года рождения. И Татьяна Геннадьевна
звонила нашей покойнице, только на сорок минут раньше…
