– Одни.
– Ни у вас, ни у него нет жены?
– Нет
– А куда они делись?
– Я развелся почти семь лет назад, а отец закоренелый
холостяк…
– А ваша мама, она не была его женой?
– Нет. Она была проституткой, с которой он время от
времени спал. – Митрофан оторвал взгляд от окна и в упор посмотрел на
Марго. – Она забеременела от него, родила меня и подбросила Базилю…
– Как подбросила? Почему?
– Потому что маленький ребенок мешал ей
развратничать. – Он цинично улыбнулся. – Она спихнула меня отцу,
когда мне едва исполнилось два месяца… С тех пор ни Базиль, ни я ее не видели.
– Теперь мне понятно, почему вы не любите
проституток, – тихо сказала Марго. – Но ответьте мне: если б ваша
мать была, например, скрипачкой, вы бы так же горячо ненавидели всех музыкантш?
– Нет.
– Я так и думала…
– Только проститутка способна на такое, – горячо
начал Митрофан, но Марго его перебила:
– Да бросьте вы! От своих детей отказываются женщины
разных профессий… Проститутки даже реже, чем остальные! Мне не верите,
почитайте Мопассана…
– Вы еще Куприна вспомните! И Достоевского! Они любили
находить оправдание своим шлюховатым героиням… – Он подался вперед,
сощурился и заявил: – А я считаю, что проституция – самое постыдное занятие для
женщины.
– Лучше убивать?
– Не лучше. Но так же ужасно! И меня поражает то, что
вы так не считаете!
– А меня поражает ваша самонадеянность! Почему вы
решили, что вправе судить меня и таких, как я? – вскричала она. – Вы
считаете нас безнравственными, развратными созданиями только потому, что мы
спим с мужиками за деньги! А вы никогда не задумывались над тем, что толкает на
это женщин?
– Как раз безнравственность и толкает! – Он тоже
повысил голос. – Вот вы? Разве вы не могли найти себе другую, более
достойную работу?
– Нет.
– Почему? Вы молоды, неглупы, я даже подозреваю, что у вас
есть образование… Ведь так?
– Я закончила пединститут.
– Пединститут! Значит, вы могли устроиться работать в
школу! А вы вместо уважаемой, крайне почетной профессии педагога выбрали
занятие проституцией…
– Вы не забыли про это? – Марго задрала свою слабую
кривую ножку с короткими, как у младенца, пальчиками. – Как я могу
работать в школе? Вы представляете, как меня будут травить ученики?
– Когда я учился в школе, у нас был учитель
французского языка с огромным горбом, и ничего!
– И какое прозвище вы ему дали? Квазимодо? Карлик-нос?
Или просто Горбун?
– Крючок. Но только потому, что фамилия его была
Крючков…
– Нет, не только потому! Я знаю, сколь жестоки бывают
дети к таким как я… Особенно теперешние дети. Когда я проходила практику в
одной из городских школ, я в полной мере ощутила эту жестокость… У меня было
больше всех кличек, но я помню только три: Карла, Огрызок, Кочерыжка. Мальчишки
надо мной насмехались, девочки ненавидели – они воспринимали мое красивое лицо,
как вызов… – Марго говорила с грустью, но без горечи, видно, что давно
перестрадала. – Мама всегда мне внушала, что красота не дар, а наказание.
В моем случае, по крайней мере… В детстве я не задумывалась над этим, а когда
выросла, поняла, что она права. Например, когда я еду в своей машине, мне
постоянно сигналят, машут, орут комплементы, суют в открытое окно визитки,
записки, бумажки с номерами телефонов. Но стоит мне остановиться и выйти
автомобиля… – Она зажмурилась. – Знали бы вы, сколько гадостей я
выслушала за тот год, что имею машину!
Голушко молчал, он хотел бы сказать что-то сочувственное, но
не знал что именно – до сего момента ни одна женщина, кроме бывшей супруги, не
делилась с ним своими переживаниями.
– И только в «Экзотике» я чувствую себя полноценной
женщиной, – вновь заговорила Марго. – Мужчины, которые приходят к
нам, любят нас именно за то, что мы не такие, как другие. Они не просто дают
нам возможность заработать, но заставляют поверить в свою привлекательность…
– Для того чтобы чувствовать себя желанной, не
обязательно ложиться под каждого платежеспособного кобеля, – заявил
Митрофан. – Надо найти мужчину – одного, единственного – который искренне
полюбит вас…
– Где ж его найти?
– Не знаю… Но я уверен, что на Земле существует вторая
половинка каждого из нас. Где-то, быть может, на Аляске или в Нигерии живет
мужчина, созданный для вас богом, он так же страдает от одиночества, и так же,
как вы, говорит: «Где ж ее найти, мою любовь?»…
– Но ведь я могу никогда его не встретить…
– Да. Но надо надеяться.
– А вы надеетесь?
– Конечно, – задумчиво ответил Митрофан. – До
сих пор…
Он собирался добавить, что именно надежда заставляет его не
думать с содроганием о предстоящей старости, не бояться неминуемого одиночества
(отец не вечен), не холодеть от мысли, что когда он, Митя, будет умирать, не
найдется человека, который подаст ему пресловутый стакан воды. Он встретит свою
женщину, женится на ней, заведет с ней детей (своих или приемных, не важно),
проживет с ней долгую жизнь и умрет с ней в один день… Все это Голушко хотел
сказать Марго, но не сказал. Сначала стеснялся, а потом оказалось, что поздно:
в прихожую ввалился отец, а при нем Митрофан никогда бы не решился изливать
душу. Несмотря на их близость, сын редко делился с отцом сокровенными мыслями:
то ли боялся быть непонятым, то ли стыдился своей слабости…
– Чего сидим за пустым столом? – спросил Базиль,
входя в кухню. – Почему не едим?
– Мы собирались пить чай, будешь?
– Буду. – Базиль сел рядом с Марго, обнял ее за
плечи, подмигнул и шутливо спросил: – Сынуля мой не сильно тебя доставал?
– Нет, все нормально…
– Ну и хорошо. – Базиль потрепал ее по затылку,
как трепал в далеком детстве Митю, затем потянулся за заварником. – Сейчас
почаевничаем, а потом бай-бай. Я сегодня убегался – спать хочу.
– Ты где был? – спросил Митрофан.
– У Мадам… – Отец предостерегающе взмахнул чайной
ложкой. – И не вздумай меня ругать, я сделал это не по доброй воле!
– Тебя связали, кинули в машину с затемненными стеклами
и увезли в неизвестном направлении, – саркастично проговорил сын.
– Меня очень просили прийти, а ты знаешь, я не могу
отказать женщине…
– Зачем ты ей понадобился?
– Я уезжаю из города, мы должны попрощаться…
– Ты уезжаешь?
– Да.
– Куда?
– Во Францию.
