Всю ночь присягали в Грановитой палате бояре и окольничие, думные дворяне и думные дьяки, стольники и стряпчие, дворяне московские и жильцы. Даже выборные дворяне из городов, несшие службу в Москве, стремились поцеловать крест непременно перед лицом нового государя. Лишь с рассветом 15-летнему царю позволили подняться в Верх, чтобы проститься с телом отца. Патриарх с освященным собором архиереев и архимандритов важнейших монастырей со священниками кремлевских храмов заняли места перед Дворцом, чтобы принимать присягу у стекавшихся со всех концов столицы дворян, стрелецких, солдатских, рейтарских и драгунских офицеров, дворцовых служителей и служилых иноземцев.
Одновременно целование креста происходило в приказах, ведавших разными территориями и различными категориями подданных (см. Приложение). Не только молодшие, но середние и старшие подьячие, инде даже дьяки скрипели перьями, спеша размножить текст присяги новому государю. За ворота Кремля, отбив копытами дробь по мостам, то и дело вылетали гонцы, разносившие крестоцеловальные грамоты в полки московского гарнизона, на Пушечный двор и другие государственные предприятия, в крупнейшие, а затем и во все приходские храмы столицы, к которым еще с ночи сходились православные. Пасторы и муллы тем временем принимали по своим обрядам присягу служилых иноверцев.
Около десяти часов утра (по нашему времени) процессия иерархов и священнослужителей двинулась от Патриаршего двора к царскому Дворцу, где все было уже готово к похоронам раба Божия Алексея Михайловича. День был морозный и ясный. Мерные удары Большого колокола все плыли в голубом небе над огромной толпой народа, собравшегося проводить своего государя в последний путь. Цветные кафтаны и блестящие стальные каски стрельцов расчертили на Соборной площади дорожки, выстланные посредине черным сукном.
В одиннадцать часов траурная процессия медленно потекла по лестничным пролетам и украшенным золотыми львами площадкам Красного крыльца. Перед ней двигалась в воздухе завеса или сень из драгоценной материи, затканная золотыми и серебряными цветами, щедро усыпанная жемчугом и бриллиантами. Триста или четыреста священников в великолепном облачении шли со свечами. Специальные чиновники пучками разбрасывали в народ бесчисленное множество свечей, огоньки которых слегка колебались в тихом воздухе над коленопреклоненной толпой.
Золотые хоругви известили зрителей о приближении патриарха. Перед ним несли великие сокровища Российского царства: чудотворный образ пречистой Богородицы Владимирской и святой животворящий крест Господень с животворящим древом Христовым и частицами мощей великих чудотворцев. Патриарх Иоаким шел, поддерживаемый под руки двумя боярами, во главе освященного собора, сверкавшего сказочным убранством облачений. Следом на плечах одетых в траур вельмож плыла крытая парчою крышка гроба. Сама несомая на носилках домовина была почти не видна под грудами роскошных материй, за лесом высоких белых свечей и клубами воскуряемых кругом благовоний. Крупные слезы катились по щекам и бородам старых друзей и соратников Алексея Михайловича, бояр и воевод, несущих гроб. Впрочем, рыдала и горестно вопила уже вся площадь, весь Кремль и не вместившиеся в него толпы окрест.
Страдавший в эти дни от болезни ног молодой царь Федор Алексеевич, весь в черном, с обнаженной головой, двигался вслед гробу на черных носилках
[8]. Его сопровождала небольшая свита бояр, окольничих и ближних людей, надевших «смирное платье» в знак скорби. За новоиспеченным царем шла молодая вдова, царица Наталия Кирилловна, окруженная старыми боярынями своей свиты. Только ей, единственной из многочисленных женщин царской семьи, позволено было сопровождать тело Алексея Михайловича к месту его последнего упокоения в Архангельском соборе
[9].
Лишь после того как процессия вошла в собор и гроб был установлен в каменной усыпальнице (из которой он будет извлечен для предания земле через шесть недель, когда окончится траур), после первой поминальной службы толпа стала расходиться из Кремля. Но суета и озабоченность при дворе не ослабевали. То и дело с Постельного крыльца выкликались царедворцы, с Конюшенного двора выводили лихих коней. Получив крестоцеловальные грамоты и казенные подорожные, дворяне отправлялись в далекий путь, чтобы привести к присяге население всех земель обширной державы.
Каждый уездный город, каждый воевода должен был получить крестоцеловальную грамоту, будь то на Дону или на Тереке, в Сибири или на берегах Ледовитого океана
[10]. На месте грамота незамедлительно переписывалась в необходимом числе экземпляров и рассылалась во все приходские церкви, всем полковым священникам, в самые отдаленные поселения и отряды землепроходцев. Московские гонцы спешили. Они лично должны были привести к присяге местное военное и гражданское начальство. Князь Тимофей Афанасьевич Козловский, к примеру, одолел две с половиной тысячи верст до Тобольска за 22 дня
[11].
Пока знатные гонцы летели по стране, меняя коней на ямских дворах, в Москве тщательно следили, чтобы никто не уклонился от присяги новому государю. Первым своим распоряжением Федор Алексеевич «указал: которые стольники, и стряпчие, и дворяне московские, и жильцы станут ему, великому государю, бить челом, что они больны и из-за болезни у крестного целования быть не могут, — и тех, осматривая в домах их, приводить к присяге разрядным дьякам у приходских церквей по месту жительства»
[12].
