— Беря у Вашего Величества отпуск, — говорит он, — я утешаю себя тем, что оставляю Ваше королевство в зените славы и уважения, в каком оно доселе никогда не было, а всех Ваших врагов побежденными и усмиренными.
Кардинал не меняется. Он как всегда умеет набить себе цену под предлогом восхваления правителя. Зрители выходят, Ришелье позволяет себе еще раз дать совет своему господину: чтобы он сохранил лучших министров правительства — Сюбле, Шавиньи и особенно кардинала Мазарини. Перед возвращением в Лувр Людовик XIII лично подает больному два яичных желтка, прописанных врачами. Потом он осматривает галереи Пале-Кардиналя (который он наследует) и, как пишет Монтрезор, слышно, как он «неоднократно смеется
[151]».
С наступлением ночи умирающий, сотрясаемый лихорадкой, требует от своего врача сказать ему все без утайки. Понимая, что близок час смерти, он исповедуется епископу Шартрскому (Леско), затем требует у кюре церкви Святого Евстахия (Ле Тоннелье) причастия и соборования. Когда его спрашивают, прощает ли он своих врагов, он отвечает: «У меня никогда не было врагов, кроме врагов государства».
В этот век прекрасных смертей Его Высокопреосвященство может лишь демонстрировать свою верность церкви. Примирившись с королем, — который на следующий день, 3 декабря, еще раз приходит провести час у его изголовья, — вполне логично, что он соединяет религиозное благо с заботой о государстве, но, вместо того чтобы спорить о том, насколько верно передана фраза о врагах, следует подумать о ее двойственном характере: Ришелье всегда был убежден, что его враги являются также врагами короля, и использовал свое министерское правление для убеждения в этом Людовика XIII, потому он не нуждается в прощении. А ему бы стоило попросить его у наказанных им, заключенных в тюрьму, погибших в застенках, сосланных, обесчещенных, несправедливо подозреваемых и ошибочно осужденных врагов.
Говорят, что лицо короля после посещения кардинала 3 декабря было взволнованным и серьезным. Нет уверенности, что эта серьезность имела политическое значение. Почему бы не объяснить ее по-человечески (после восемнадцати лет совместной работы) и по-христиански (смерть составляет часть Божьей педагогики)? Словом, никто не мог бы с уверенностью сказать, какие чувства охватывали короля Франции в начале декабря 1642 года. Позднее де Рец будет говорить о «невероятной радости» Людовика XIII. Об этом говорится и в анонимной эпиграмме:
Монарх сей, по сказам старинным,
Живя у попа под пятой,
Был очень хорошим слугой
И очень плохим господином.
Эта загадка дает простор любым предположениям и домыслам воображаемой истории: что было бы в 1643-м и последующих годах, если бы кардинал и король не покинули сцену? Примирились бы они? Действительно бы передал Ришелье эстафету своему ученику Мазарини? Неизвестно… Месье же не скрывает своей радости и громогласно заявляет об этом: «Слава Богу, моего врага больше нет!»
Кардинал Ришелье благочестиво скончался в четверг 4 декабря 1642 года, уверенный в судьбе своей семьи, порученной заботам короля, и верящий в искусность Мазарини, своего удивительного последователя.
ДЖУЛИО МАЗАРИНИ
Я знаю лишь одного человека, способного стать моим преемником, хотя он иностранец.
Ришелье
Без Ришелье не было бы Мазарини, но без Мазарини не было бы Короля-Солнца и Великого века.
Мадлен Лоран-Портемер
5 декабря 1642 года король Людовик XIII принимает самое примечательное решение за свое длительное правление: назначить Джулио Мазарини (принятого во французское гражданство только в апреле 1639 года) главным министром. Ришелье, который умер днем раньше, действительно «рекомендовал его королю как самого достойного заменить его» (мадам Портемер), и король, хотя и чувствуя облегчение оттого, что освободился от надзора кардинала, не колеблясь, принимает это решение, рискуя потерять свою вновь обретенную свободу, поскольку ценит советы своего покойного ментора.
После рождения дофина 5 сентября 1638 года вопрос о престолонаследии изменяется. Теперь речь идет не о том, как избежать восшествия на трон короля Гастона I, а, учитывая возраст Людовика XIII и его слабое здоровье, о своевременной передаче короны и гармоничном и эффективном регентстве. Ришелье думает об этом постоянно. Еще до рождения будущего Людовика XIV Его Высокопреосвященство молчаливо выбрал джокера: «Серое преосвященство» отца Жозефа дю Трамбле, самого замечательного дипломата своего времени, искусного, знающего, верного, энергичного, умело чередующего политику «кнута и пряника». Поэтому имя этого знаменитого капуцина предложено в Риме на пост кардинала, как «кандидата короны»: кардинал дю Трембле был бы совершенен в качестве Ришелье-второго. Но отец Жозеф умирает 18 декабря 1638 года в возрасте шестидесяти одного года. Ришелье этим совершенно убит. Он тут же
[152] представляет папе другого кандидата, преданного Франции, другого джокера, способного продлить министерство, и этот ценный человек зовется Джулио Мазарини, «брат Палаш» в интимном кругу.
Удивительный персонаж этот фаворит Его Высокопреосвященства! Странный выбор в эпоху барокко. Ришелье придает большое значение своему знатному происхождению; отец Джулио, обладая феодом на Сицилии, был мажордомом у семейства Колонна. Француз Ришелье посвящает свою жизнь службе Франции; Джулио является итальянцем, римлянином, родившимся в Абруццо. Ришелье — священник; у Мазарини есть только тонзура, минимум того, что требуется для обладания каким-нибудь церковным бенефицием. Ришелье знает, что его соотечественники не любят, когда ими управляют иностранцы, — Анну Австрийскую открыто упрекают в том, что она испанка, — но почему-то не боится возможной коалиции королевы-испанки и министра-итальянца. Зато Его Высокопреосвященство быстро отмечает несравненный ум, культуру, любознательность, честолюбие, упорство, гибкость, дипломатичность этого «брата Палаша», которому достаточно лишь поддержать кардинала Барберини, чтобы оказаться в пользующемся спросом корпусе нунциев.
Пикантная подробность: они не были знакомы и не знали друг друга в тот момент, когда занимали неподходящие для себя роли. Симон Бертье талантливо и уместно это подчеркивает. Критическим становится год 1630-й — год «Дня одураченных». Мелкий служащий в дипломатическом корпусе Ватикана, Мазарини понимает, что христианский мир готов разделиться, и, разделившись (4 сентября и 26 октября), французы и жители империи уже противостоят друг другу в Казале. Раньше Мазарини — в недавнем прошлом капитан в папской инфантерии — уже видел два раза Ришелье и один раз Людовика; он покорен ими и согласен с их точкой зрения, кто должен обладать Мантуей. Отныне у него появляется мечта — отправиться во Францию в качестве папского нунция. Он добивается этого, но гораздо позднее, в 1634 году, к тому же его должность именуется «чрезвычайный нунций» (то есть внештатный). В Париже он окончательно переходит под крыло Его Высокопреосвященства, натурализуется в 1639 году — в этот год он оставляет Рим, — «назначенный представителем Франции на будущем мирном конгрессе» (1640) и используемый кардиналом Ришелье для деликатных миссий: например, в Турине с Савойским домом или в Седане, чтобы получить заверения в окончании дела Сен-Мара.
