Народу в трапезной собралось немало: приглашенные плотники и их жены, со всем уважением посаженные за «женский» стол, удачно дополнили компанию. Правда, поначалу недавно прибывшие в крепость бабы выглядели ошалевшими и слегка пришибленными от такого поворота судьбы, но понемногу оттаяли и освоились, особенно после Мишкиной благодарственной речи, адресованной артельщикам.
Затягивать официальную часть боярич не стал: прежде всего повеличал деда и, усадив его на почетное место, лично приветствовал всех входящих, поднося каждому чашу из своих рук и сдавая их потом на руки Роське с Артемием, которым поручил деликатное дело рассаживания гостей в соответствии со статусом. Вынужденные с поклоном принять из его рук величальную чашу и выпить ее за здоровье молодого сотника и всего рода Лисовинов, десятники сидели за столами, мягко выражаясь, томные, хотя и не скрывали своего облегчения при виде того, как мирно беседуют дед с внуком. Тем не менее, некоторое обалдение незримо витало над ними, как малахольная нимфа в поисках загулявшего фавна. Видимо, поэтому десятники не сразу обратили внимание на странную закономерность: наставники Макар, Филимон и десятник Егор оказались за столом рядом с лисовиновскими родичами, далее сидели остальные наставники, а уж только потом – остальные десятники.
Лука молча крутил ус и отчего-то сегодня не блистал своим широко известным красноречием, временами косясь на Егора, который, пожалуй, единственный из десятников пребывал в прекрасном настроении и похохатывал, тихо беседуя о чем-то с Макаром и Филимоном. Да ещё Игнат, самый молодой из десятников, выглядел вполне беззаботным и, кажется, искренне радовался за сотника.
Остальные гости этой беззаботности не разделяли. Леха Рябой встревоженно переводил взгляд с Луки на Корнея и имел вид человека, который силится понять, стоит ли ему напиться сразу же или надо погодить до начала традиционного мордобоя. Фома просто пил, как не в себя, словно намереваясь утопить в хмельном тоску о чем-то несбывшемся. Хмурый Данила пил меньше, но Мишка готов был поклясться, что он сильно желает закусить своим локтем: «вечный второй» сейчас мысленно оценивал все упущенные ништяки и прощался с последними надеждами. Глеб смотрел Корнею в рот, усиленно жевал, всячески нахваливая стол и хозяев, и старательно делал вид, что ему весело.
Не дожидаясь, пока гости опомнятся и начнут задумываться о том, что же, собственно, тут происходит и, не дай бог, затеют спор, как гости на княжеском пиру в Турове, почему их посадили так, а не этак, молодой сотник дал отмашку музыкантам и уже готовым разносить угощение по столам холопам. Те шустро потащили на столы разнокалиберные блюда, музыканты Артемия, давно ожидавшие за дверями, заняли свои места возле стены и затянули приличествующие случаю мелодии, благо, репертуар у них был широкий. Пьянка, она же – пир, плавно ускоряясь, двинулась вперёд, но в процесс вмешался явно выжидавший этого момента Корней.
– Погодь, Михайла! – рыкнул воевода, внезапно поднимаясь из-за стола и взмахом руки обрывая музыкантов. – Дело у нас есть… Андрюха! Иди сюда!
Мишка, прекрасно понимая, что сейчас произойдет, тихо опустился на свое место и покосился на дядюшку, продолжавшего что-то беззаботно рассказывать сидящему рядом с ним купцу Григорию. Выступление Корнея Никифор проигнорировал, видимо, полагая, что ничего для себя интересного не услышит – десятники, вон, во всех местах зачесались, но это совершенно не его проблемы. А вот Григорий и Путята с интересом воззрились на воеводу. За женским столом прошелестел и тут же стих легкий шепоток. Сидевшая подле Анны Арина замерла и насторожилась.
Андрей оторвался от процесса поглощения пищи и вопросительно воззрился на деда: идти ему было никуда не надо, сидел он, как и все Лисовины, тут же – рядом с дедом.
– Чего смотришь? Вставай, говорю! – пророкотал Корней. – Долго ты ещё будешь яй… Кхе! – Корней покосился в сторону бабьего стола и поправился, – в затылке чесать? Женись! Я и то уже… После Рождества венчаюсь, а ты что?
Десятники при этих словах заметно расслабились, поняв, что выступление сотника им никаких неприятных сюрпризов не сулит, и одобрительно загудели. Григорий и Путята переглянулись, Аринина тетушка, сидевшая рядом с ней, расцвела, толкнула племянницу, что-то прошептав ей на ухо, а та вспыхнула, как девчонка. Никеша же, которого Мишка не выпускал из внимания, коротко хохотнул, не замечая, что соседи по столу покосились на него с легким недоумением, и на правах родича махнул рукой:
– Да хватит тебе, Корней! Который год одно и то же… Не смешно уже. Чего ты к парню пристал? Найду ему какую-нибудь…
– «Какую-нибудь» Пашке своему ищи, ядрена-матрена! – возмущенно рявкнул воевода. – Лисовинам абы какое не надобно! Придержи язык, а то не посмотрю, что ты родич – укорочу прямо тут…
Никифор попытался что-то сказать, но вдруг скривился, словно ему дернуло больной зуб, и скрючился за столом, ошалело глядя на невозмутимо сидящего рядом Путяту. А Корней снова повернулся к шевельнувшемуся было в сторону Никеши Андрею.
– Погодь, Андрюха, башку ему ты потом оторвешь. А пока с тобой решим. Негоже невенчанному. И перед родней новой неудобно. Тут все свои собрались, вот и того – как положено, давай… Арина! – рыкнул Корней, поднимая глаза на бабский стол. – Иди сюда!
Что там творилось на душе у молодой женщины – неведомо, но поднялась из-за стола она так, как будто всё заранее отрепетировала с воеводой. Спокойно, с чувством собственного достоинства и не опуская глаз прошла к столу и встала напротив возвышающихся надо всеми Корнеем и Андреем.
– Звал, Кирилл Агеевич?
Мишка невольно восхитился – владела собой Арина великолепно! Наверняка эмоции переполняли ее через край, но даже голосом молодая женщина их не выдала.
Никифор вдруг отчетливо икнул, но на него уже никто не смотрел.
– Андрюху ты и без слов понимаешь. Но для всех я за него спрашиваю, – провозгласил Корней, – согласна ли ты стать женой Андрея Кирилловича Лисовина и венчаться с ним в церкви?
Вот тут она не выдержала – коротко взглянула на Андрея, замершего по правую руку от Корнея, что-то прочитала в его глазах, вспыхнула, кивнула, но тут же опомнилась и, отвесив ещё один поясной поклон, спокойно и уверенно проговорила:
– Согласна, Кирилл Агеевич. С радостью.
Никифор выдохнул и, кажется, забыл вдохнуть – так и сидел, налившись краской и выпучив глаза, пока Григорий, не меняя благостного выражения лица, с которым взирал на свою племянницу, не пхнул его локтем в бок.
– Значит, надо благословения родителей просить, – сообщил очевидное довольный Корней. Подмигнул обалдевшему Андрею и пророкотал:
– Вот… А то бы ты ещё сколько телился? Бери дев… бабу свою за руку и иди к ее дядьям – вот они тут сидят. А скажу все за тебя я. Вместе благословения у них просить будем!
И первый полез из-за стола, решительно вытаскивая за собой Немого.
Надо отдать должное Никифору: он все-таки справился с собой и радушно поздравил и приятеля, и Корнея с Андреем, после того как Григорий и Путята, благословив молодых, выпили за их здоровье и новую родню и обменялись с Корнеем взаимными заверениями, что отныне купец и его род навечно породнились с Лисовинами. Обнял Никеша «нового родича» и своего старого компаньона с явным желанием слегка его придушить в объятиях, но купец Григорий на слабосильного задохлика не походил и ответил не менее «страстно», так что обошлось без жертв. О чем после этого говорили компаньоны, Мишка не расслышал, так как сразу после давно ожидаемого сватовства начался следующий номер программы: к Корнею обратился Макар.
