– Дозволь и мне тебя просить, сотник! – наставник вышел из-за стола, встал перед Корнеем, не успевшим после всех церемоний вернуться на своё место, и отвесил ему низкий поклон. – Не откажи…
– Проси, Макар! День у меня сегодня радостный выдался – и сына Бог послал, и сам женюсь, и Андрюху просватал! – торжественно провозгласил дед во всеуслышание. – Господь заповедовал делиться радостью.
И после короткой паузы, со значением оглядев присутствующих, веско добавил:
– Тем более, ты нам теперь тоже родня. По крестнику твоему.
Мишка перехватил веселый взгляд Егора и слегка кивнул десятнику. Лука не икнул, как давеча Никифор, но, похоже, эта новость для него стала не менее неожиданной, чем предыдущая для купца. Говорун переглянулся с Рябым и Игнатом и насторожился, а Игнат приосанился. Фома протрезвел от злости и вперился взглядом в спину Макара, будто хотел прожечь на нем дыру, Данила залпом хватанул кружку пива и стиснул зубы, чтобы не застонать вслух. Глеб преданно ел глазами сотника.
Макар покосился на Мишку и бухнул, словно ныряя в омут с головой:
– Раз уж сегодня речь о свадьбах, то и моя просьба того же касается. Любаву мою просватали. Но замуж ей ещё рано – года не вышли, да и зять в отроках пока. Однако сват мой сына мне доверил и разрешил его крестить. Я просил сотника Михаила Лисовина принять его в Академию Архангела Михаила, и он на то дал свое согласие. Крестить же моего будущего зятя хочу в ратнинской церкви. В крёстные ему согласился пойти десятник Егор, а крёстной сговорили жену десятника Игната, Анфису, но требуется и твое согласие, как боярина Погорынского. Не откажи.
– Кхе… – Корней, торжественно выслушавший речь Макара, вероятно, одну из самых продолжительных в жизни наставника, во всяком случае, на Мишкиной памяти, расправил усы и приосанился. – Дело хорошее. В Погорынье у нас нынче чужих быть не должно, и родниться с соседями лучше, чем воевать… – он повернулся в сторону невозмутимого, как изваяние, отца Меркурия. – Что скажешь, отче? Ты с отроком уже беседовал?
– Да, архонт. Я говорил с отроком. Он прилежно изучает основы веры и во благовремение будет готов принять святое крещение, – спокойно кивнул священник.
– Тогда так тому и быть! – довольный Корней разгладил усы. – Передай свату: боярин свое согласие дает. А если до свадьбы твоей Любавы доживу, так посаженным отцом ей стану. Или Михайла за меня… Ну, – обернулся воевода к присутствующим, – все свадьбы сговорены или ещё кого оженить требуется?
– Требуется! – внезапно пророкотал Бурей так, что многочисленные свечи, зажженные в трапезной, заколыхались и едва не погасли.
– Тебя, что ль? – удивился дед, глядя на обозного старшину, медведем выбирающегося из-за стола. – Валяй! Кого присмотрел?
– Не, не меня. Его вот!
Бурей выволок следом за собой блаженно улыбающегося Сучка. Встряхнул своего друга за шиворот, добиваясь его внимания, и вопросил:
– Кондраша, слышь?
– Слышу, едрит…
– Жениться на Алене хочешь?
– Ага, – кивнул Сучок и умилённо пробормотал, – рыбонька моя…
– Успеешь нажраться, не уплывёт твоя осетрина! – рявкнул Бурей, совершенно не романтично отнеся последние слова Сучка на счет закуски, и подтащил плотницкого старшину к воеводе. – Проси сотника Алену за тебя сватать.
– Сосватаем, куда она денется? – хохотнул Корней, глядя на живописную парочку. – Завтра и пойдем сговаривать, слышь, Кондратий? Будет Алена твоя…
На этом со свадьбами покончили, и пьянка, плавно ускоряясь, покатилась по веками хорошо накатанным рельсам.
* * *
– …Уф, успел! – облегченно выдохнул Арсений, вылетевший верхом навстречу лошади, неспешно влекущей сани с Корнеем и Никифором. – В крепость послали, за тобой… – пояснил он встревоженно вскинувшемуся воеводе и Мишке с Андреем, которые верхами провожали дорогих гостей. – Шатун у тебя на пасеке побаловал. Одного задрал. Молчун с Фаддеем его на рогатины взяли…
Накануне, когда десятники после пира собрались в Ратное, дед решил остаться, заночевать в крепости, а наутро на свежую голову обсудить с внуком дела, благо, было что. Никифора в последний момент решили тоже оставить: он не то что ногами самостоятельно перебирать – головы поднять не мог. Мишка подозревал, что купец отдегустировал тот животворный напиток, что привез с собой в крепость грек. Как его добыли Бурей с Сучком и почему облагодетельствовали именно Никешу, он не интересовался, но отправлять дядюшку в таком виде побоялся: помрет ещё в дороге или вывалится, тем более, попутчики не сказать чтоб трезвые – где им за багажом следить! Сами бы добрались без приключений.
Сотник тронулся в путь уже ближе к обеду, отказавшись от предложения внука дать возницу или самому сесть за него.
– Сюда доехал и отсюда сам вернусь! – хмыкнул Корней. – Не настолько я одряхлел, чтоб ты лошадью вместо меня правил.
– Как скажешь, господин воевода! – Мишка картинно вытянулся перед дедом. – Правь в свое удовольствие! Только позволь нам с Андреем тебя проводить. Негоже воеводе без почетного караула.
– Ну, если почетного… Тогда валяй – провожай! – милостиво разрешил Корней.
Никеша не сказал ничего: он страдал жестоким похмельем, вид имел серо-зеленый и томный и тихо постанывал в санях, зябко кутаясь в тулуп.
Незадолго до поворота на дедову пасеку их и перехватил «заместитель» Егора.
– Что там, Сюха? – Корней хлестанул лошадь, направляя ее следом за конем Арсения. – Шатун?! Кого задрал? Неужто Никанора-пасечника? Ульи разорил?
– Да не… Чужого занесло… – коротко мотнул головой ратник. – Пасеку сам смотри. Нам не до нее было… Прости, сотник, пойду я – Чума с Молчуном одни там. Догоняй… – и галопом рванул в сторону пасеки.
Дед, приподнявшись в санях, нахлестывал кобылу, а Андрей выдвинулся вперёд, оттерев Мишку в арьергард. Так они и вылетели к пасеке. Там, прямо у крыльца сторожки, где Мишка не бывал с того самого времени, когда они пересиживали мор, обнаружился весь десяток Егора во главе с ним самим. Ратники столпились вокруг окровавленной медвежьей туши, которую споро свежевали Чума с Молчуном. Оседланные кони и чьи-то сани стояли в стороне.
– Твою ж мать!.. – Корней вылез из саней и, растолкав ратников, уставился на исходящую паром тушу.
– Здоров зверь… – прохрипел Никифор. Несмотря на свое состояние, купец выбрался следом за сотником, чтобы посмотреть на добычу. – Шкуру не попортите.
– А кого он задрал? – Корней оглядел поляну. – Из лесовиков, что ль, кого?
– Не, редька едкая, – с широким ножом-медвежатником, которым разделывал тушу, Фаддей поднялся перед сотником. – Купца туровского… Вот его… – и, не оборачиваясь, коротко врезал локтем в морду Никифору, ошалело разинувшему рот. Тот отшатнулся, но попал в заботливые объятия Арсения.
Ратник сбил купца на колени, резко заломил ему руку назад и, смахнув мимоходом шапку в снег, захватил гриву волос другой рукой, заставив выгнуться дугой, так что борода задралась в небо. Из разбитого носа обильно закапала кровь…
