Сколько олимпийских рекордов он перекрыл на обратном пути по заснеженному лесу, стараясь не отстать от взрослых воев в лыжном забеге, Ратникову думать было некогда – в висках лупила и гнала вперед только одна мысль:
«Черт с ней, Слободой, черт с ними, со всеми ништяками и мечами и Златоустами в богудушуихмать! Но хоть бы Макар успел мальчишек из слободы увести! Хоть бы успел…»
Остальных отроков под командованием Дмитрия решено было оставить с ранеными для охраны и помощи Мотьке. Ну и чтобы не задерживали в дороге взрослых.
Медведь, размеренно отмерявший лыжню рядом с Мишкой, похоже, думал про то же самое – его «медвежата», включая младшего сына, на которого он возлагал столько надежд, остались тоже там, с Тимкой и Макаром, и, если Мирону удастся до них добраться, то в судьбе своих младших опытный воин не сомневался.
Черный дым, поднимавшийся над лесом, заметили издалека, и никаких сомнений в том, что это догорает разоренная Слобода, не оставалось. Однако, когда лыжники вылетели из леса, оказалось, что высокий тын, мост и ворота за ним уцелели. Более того, ворота оказались надежно заперты, а на заборолах виднелись вооруженные люди.
– Откуда у Мирона столько воев набралось? – оскалился было Медведь на Грыма. – Ты ж говорил, с ним меньше десятка послал. Да его вертухаев пятеро…
Он повнимательнее пригляделся и вдруг ухмыльнулся:
– Нурманы! – и не дожидаясь, пока их окликнут с заборол, сам подал голос. – Свен! Боярин Данила здесь?
– Медведь, ты? – отозвался сверху голос с легким акцентом. – Боярин Журавль где?
– Свен, меня признаешь? – Валуй выехал вперед и встал рядом с Медведем. – Журавль нас сюда послал. Мирона взяли? Боярина зови…
– Ушел от нас Мирон… – с хорошо заметным сожалением ответили со стены. – Легко помер… Погоди, послали уже к Даниле. Он вас ждёт.
Когда ворота наконец распахнулись, а в них показались два всадника, то Мишка почувствовал, как от него прямо-таки ощутимыми волнами откатывает напряжение: в одном из встречающих он опознал Тимку, а во втором «медвежонка» Славко. Медведь при виде сына едва слышно выдохнул, словно так и держался всю дорогу на одном вздохе, но больше ничем своей радости не выдал, даже бровью не повел.
Мишка вгляделся в непривычно серьезного, прямо державшегося в седле Тимку и вдруг почувствовал, как знакомый холодок нехорошего предчувствия ползет по спине: уж больно разительно изменился пацан за прошедшие сутки. Того мальца, что без шапки бежал через двор крепости выручать своего Феофана-грека при их первом знакомстве, сейчас и следа не осталось – в седле сидел боярич. Совсем ещё сопливый, но боярич. И ехал он на встречу к нему, Михайле Лисовину, и никому более.
Понимая, что сейчас произойдет, Мишка приосанился и выдвинулся чуть вперед, ожидая, пока всадники переедут мост и спешатся. Егор переглянулся с Медведем, и они, как по команде, встали с двух сторон и на полшага сзади от молодого сотника, удачно изобразив почетный караул. Тимка и впрямь остановил коня напротив Мишки, не глядя по сторонам, с достоинством подождал, пока Славко, спрыгнувший первым с седла, подержал ему стремя, неспешно спустился на землю и, сделав шаг к Мишке, вскинул руку в принятом в крепости приветствии, звонко отрапортовав во внезапно наступившей тишине:
– Господин сотник! Твое приказание выполнено! До отца… боярина Данилы группа дошла! – отчеканил Кузнечик. – Но в Слободе на нас напали люди Мирона и охранной сотни. Часть мастеров мы успели спасти…. не всех… – тут голос Кузнечика дрогнул, мальчишка немного замялся, но все-таки продолжил: – Самых главных спасти не получилось. У нас потерь нет. Наставника Макара мечом задело, не сильно… Ходить может. Еще двое отроков ранены – легко, при взрыве школы щепками задело. Нас нурманы выручили…Только отец плох совсем, ему даже ходить трудно, – в конце концов Тимка совершенно потерял темп и сбился на рассказ.
Славко, словно случайно качнувшись, слегка задел Тимку плечом, видимо, рассудив, что доклад боярича грозит плавно перетечь в какое-нибудь литературное безобразие. Тимка кашлянул и, оборвав себя на полуслове, перешел к тому, ради чего, собственно, и прибыл к воротам:
– Мой отец, боярин Данила, просит его извинить, что не мог сам тебя и боярина Журавля встретить, как положено родичу, ибо недужен. Ждет он вас для разговора в нашем доме… – и вдруг спохватился, окончательно вываливаясь из образа. – А дядька Журавль где?..
– Ранен боярин, – хмуро сообщил Валуй, наблюдавший все действо в легком обалдении и, кажется, только от этого вопроса приходя в себя. – Тяжко ранен… Мирон, сука…
Он смерил Мишку взглядом, покосился на Медведя и махнул рукой:
– Ладно, пошли к боярину… Там и поговорим.
«Классика жанра – разговор Штирлица с радисткой Кэт в гестапо… Он знает, кто я, я знаю, кто он, и оба мы знаем, что знаем, и не дай бог остальные это поймут. Хотя ещё вопрос, кто тут Штирлиц, а кто гестапо, так что не расслабляемся. Для начала надо отыграть свою партию без единой ошибки: от нее теперь многое зависит, включая судьбу Данилы Мастера, его сына, сына Журавля, которого ещё предстоит увидеть и… здешнего мира на столетия вперед.
Хм, не много ли на себя берете, сэр Майкл? Пожалуй, нет – в самый раз, чтобы не надорваться, а то вон пацан напротив вас, похоже, сил не рассчитал. Неважно, что здесь он вдвое старше – все равно пацан, по глазам видно. Прав был Сан Саныч, прав… Так мальчишкой и остался, но когда припекло, сумел все-таки собраться и начать действовать. Да и наивностью, надеюсь, давно не страдает, не говоря о том, что далеко не дурак и не бездельник – если все эти златоусты и прочее его рук дело…»
Стоявший напротив Мишки немолодой и сильно изможденный человек с желтоватым нездоровым лицом и впалыми щеками, густо заросшими начинающей седеть бородой, не спускал с него глаз, словно старался прочесть на Мишкином лице ответы на свои вопросы – и заданные, и не заданные. Ратников понимал, что Даниле сейчас труднее, чем ему: ни опыта в таких переговорах, ни привычки брать всё на себя, но вот пришлось. И деваться некуда, ибо сам обратился к соседу за помощью, когда отправил в Ратное сына и послал Медведя на переговоры.
А главное, теперь у него нет Журавля, который все эти годы был для него и спиной, и опорой, и единственным другом, и старшим товарищем, и связью с ТЕМ миром. Ещё и эту потерю придется Даниле пережить, прямо сейчас, не позволяя собственным эмоциям взять верх. Во всяком случае, пока все непонятки с соседями не разгребли. Неудивительно, что боярин, встречавший гостей в дверях, едва поздоровавшись, первый вопрос задал о старшем товарище.
– Когда уезжали, ещё жив был. Он и велел к тебе ехать, нам и бояричу Михаилу, – хмуро доложил Валуй. – Ранен он тяжко, диво, что до утра дожил. Не знаем, довезут ли его сюда… Грым сани велел запрягать, сам за ним поедет…
Валуй помолчал и бухнул, словно отрезал:
– Не жить боярину – он сам так решил. И меч свой бояричу Лисовину велел отдать – для сына…
