Выявленных простолюдинов подвели к Франциску. Дюк взял из рук маршала турнирную булаву и самолично, от души, отходил бедолаг. Весьма жестко, но, правда, без особого членовредительства.
После чего завыли фанфары персеванов и взял слово герольдмейстер:
— …с сего времени никто не может порицать происхождение и добродетельность сих мужей, ибо своей доблестью и мужеством оные доказали свое право…
Публика, особенно простолюдины, просто зашлась восторгом.
— Нет, ну это ерунда!.. — недовольно буркнул Логан. — Он бы вообще всем холопам разрешил по турнирам расхаживать. Куда мир катится?..
— Не бурчи, братец, — улыбнулся я. — Во-первых, они не холопы, а свободные. Во-вторых, именно эти молодцы и сделали бой… — и не удержался, чтобы не поддразнить скотта: — Твоего-то Михаэля как раз вот этот усатый уронил.
— Прям уронил… он просто поскользнулся… — заворчал Тук и сосредоточился на ветчине.
— Ладно-ладно… Признаю́. Твои лучшими были…
Дальше настал черед зачинщиков. А вот с ними поступили гораздо жестче, отныне путь на турниры сим господам был заказан навсегда. Симона де Муле и Робера де Левиня нещадно избили обломками турнирных копий, ободрали с них весь доспех, их лошадей подарили менестрелям, а потом самих дворянчиков, недолго мудрствуя, усадили верхом на ограду ристалища. Там им и предстояло сидеть до самого окончания турнира. Позорище — грандиозное. Да еще на всю жизнь.
Франциск казался довольным и озадаченным одновременно, Пентьевры едва не лопались от злости. А я весьма собой гордился. И это еще не все…
После того как разобрались с нарушителями турнирных канонов, пришло время собственно для того дела, ради которого и затевалась эта катавасия. Надеюсь, никто не сомневается, кому досталось право называть контессу Теодорию своей Прекрасной Дамой?
Все претенденты выстроились в рядок посередине ристалища, а к ним, от самого трона контессы, слуги быстренько раскатали ковровую дорожку.
Все это время персеваны не переставали выдувать из фанфар причудливые трели. Народишко на трибунах даже шелохнуться боялся, с восхищением наблюдая за действом.
Как приемный отец контессы я, гордо задрав нос, протопал к трону, растопырился в поклоне и предложил Феодоре руку. Девушка чопорно кивнула, как пружинка встала и, держась за мою руку, медленными шажками пошла по дорожке к претендентам. Два завитых как барашки карапуза, в серебряных платьицах с крылышками на спине, раскидывали перед ней лепестки роз.
Лицо Федьки было торжественно-мечтательным и очень бледным, я даже стал опасаться, как бы она не грохнулась в обморок. Да и сам я хорош: едва на слезу не прошибло — расчувствовался, как мальчишка.
Конт де Вертю не сводил с Феодоры влюбленных глаз, остальные претенденты уныло переминались с ноги на ногу и выглядели… краше в гроб кладут, а де Кевра еще поддерживали два пажа, ибо вследствие падения с коня сей молодец сильно расшибся.
Герольдмейстер громовым голосом объявил победителя, после чего два персевана поднесли к Феодоре бархатную подушечку, на которой поблескивала серебром внушительная цепь с медальоном. Я судорожно придушил квакнувшую во мне жабу: ведь можно было ограничиться небольшим перстнем… Ну да и ладно… окупится со временем.
— Конт де Вертю, барон д’Авогур, преклоните колено!!! — рявкнул конт Генгам. Старик посматривал на молодежь отечески снисходительно и все подкручивал свой ус, от чего тот уже едва ли не доставал до глаза.
Франциск Бретонский и Маргарита Бретонская внимательно поглядывали на церемонию. Во взгляде дюка прослеживалась гордость за сына. На лице его жены, как ни странно, — тоже.
Феодора взяла в руки цепь, потом, запинаясь и чудовищно коверкая французские слова, сказала:
— Носи сей знак отличия по праву сильнейшего, достойный рыцарь.
После чего надела ее на шею бастарду.
Трели фанфар заглушил рев публики. Но действо на этом не закончилось.
Епископ Жак д’Эспине-Дюресталь, весь такой нарядный и торжественный, привел бастрада к благословению, после чего напомнил ему, что Прекрасная Дама олицетворяет собой символ Пречистой Девы Марии и, возлагая на себя обязательство, конт де Вертю должен в полной мере сие осознавать.
Бастард кивнул, затем, лязгнув доспехом, встал на колено перед Феодорой и уверенно, но слегка волнуясь, произнес:
— Согласны ли вы, госпожа моя, принять мое поклонение?
Феодора молча кивнула и ловко перекинула через плечо бастарда шелковый шарф в ало-золотых цветах.
Взвыли фанфары, уже начинающие вызывать у меня жесточайшую мигрень.
— Слушайте меня, и не говорите потом, что не слышали!.. — торжественно выкрикнул конт де Вертю. — А кто слышал, передайте другому, что с сего момента и до конца жизни моей моей Дамой сердца является контесса Теодория де Сунбул. Это говорю я, конт де Вертю, барон д’Авогур. И порукой мне в том является Пречистая Дева Мария Богородица…
Вот, собственно, так это и случилось.
Ну что могу сказать? Рад я. Искренне рад. Не знаю, чем все закончится у Феодоры и графа де Вертю, барона д’Авогура, но начало положено.
Дальше последовала раздача подарков и грандиозный пир, после которого я собрался переговорить с дюком и свалить домой. Реально взмолился Господу, чтобы все это быстрее закончилось, потому что сил во мне оставалось совсем немного. Но он не захотел смилостивиться. Даже совсем наоборот…
— Да за что этой безродной еретичке такие почести? — раздался совсем неподалеку от меня громкий, намеренно глумливый голос.
В то же мгновение, пытаясь выявить автора реплики, я уставился на придворных, гомонящих за столами. Этот? Или этот? Предъявить претензии не по адресу — это еще больший косяк. Непонятно кто, но точно из-за стола сторонников Пентьевров. Суки, порублю в капусту уродов!
— Дядь Вань… — Феодора положила ладонь на мою руку. — Судачат небось обо мне?
— Есть такое дело, Федюнька… — Еще мгновение назад я был готов глотки резать, но после прикосновения ледяной от волнения ладошки как-то сразу успокоился.
— Если можешь, не обращай внимания, — смиренно попросила девушка. — Не надо бузы, хворый ты еще. И крови хватит уже. А судачить будут, так всегда. Чужая я здесь…
— Ничего, завтра отправимся туда, где ты не будешь чужой… — пообещал я девушке, а потом приказал пажам: — Луиджи, Пьетро, отправляйтесь к гранд-камергеру дюка и сообщите, что я прошу немедленной аудиенции по очень важному делу.
Разрешение на аудиенцию пришлось ждать долго. Я за это время почувствовал на себе немало неприязненных взглядов, но вслух ничего подобного больше не произносили.
Уже когда начало темнеть, меня препроводили в шатер дюка.
— Сир… — после обязательных поклонов я положил на стол шкатулку и ключ к ней, — прежде чем я отбуду из Бретани, хотел бы вручить вам небольшой подарок.
