Они двигались сквозь закручивающие время пределы дальней галактики, и Чарльз Уоллес понял, что сама галактика была частью могучего оркестра и каждая звезда и планета в галактике добавляли свой инструмент к музыке сфер. И пока эта древняя гармония звучит, Вселенная не утратит своей радости.
Мальчик едва заметил, когда копыта Гаудиора коснулись земли, и мелодия стала ослабевать, и вот уже от нее осталась лишь всепроникающая красота подзвучия. Глубоко вздохнув, Гаудиор оборвал свою величественную песнь и сложил крылья.
Мег вздохнула. Прекрасная музыка умолкла, и теперь она слышала лишь тихий шорох голых веток на ветру. Она почувствовала, что в комнате холодно, несмотря на электрообогреватель и теплый воздух, поднимающийся на чердак из дома сквозь лестничный проем. Перегнувшись через Ананду, Мег взяла в изножье кровати старое стеганое одеяло и укрыла их обеих. Порыв ветра ударил в окно; оно всегда дребезжало, если не закрыть его картоном или не всунуть между рамой и стеклом щепку.
– Ананда, Ананда, – негромко произнесла Мег, – эта музыка… я в жизни не слыхала музыки реальнее этой! Мы услышим ее снова?
Ветер стих так же внезапно, как и поднялся, и Мег снова почувствовала тепло, идущее от маленького обогревателя.
– Ананда, он ведь правда еще всего лишь мальчик… Куда Гаудиор собирается отправить его на этот раз? В кого он Погрузится?
Мег закрыла глаза, крепко прижимая ладонь к собачьему боку.
Это было то же самое Где, в котором жил Харселс, но немного отличающееся. И все же оно оставалось тем, которое Гаудиор называл Давным-давно, так что, возможно, люди все еще жили в мире и Чарльзу Уоллесу ничего не угрожало. Но нет – хоть время и было юным, но все же уже не столь юным, Мег это чувствовала.
Озеро плескалось недалеко от того большого камня и тянулось через долину почти до самого горизонта; оно сделалось больше, чем во времена Харселса. Камень источило ветрами и дождями, и теперь он походил на огромный, слегка кособокий стол. Лес был темным и густым, но состоял уже из знакомых деревьев: сосна и гемлок, дуб и вяз.
Рассвело.
Чистый голубоватый воздух был напоен ароматом весны. Казалось, как будто трава вокруг камня покрыта свежевыпавшим снегом, но снег этот на самом деле был огромным множеством благоуханных цветов, похожих на нарциссы.
На камне стоял юноша.
Мег не видела Чарльза Уоллеса. Не видела единорога. Только этого юношу. Юношу старше Чарльза Уоллеса. Харселс был младше. А этот юноша хоть и казался моложе Сэнди с Деннисом, но ему точно было больше пятнадцати. Мег не видела в этом человеке ни намека на Чарльза Уоллеса, но откуда-то знала, что брат там. Так же как Чарльз Уоллес был собой, но при этом еще и Харселсом, так он пребывал сейчас Внутри этого юноши.
Он провел здесь всю ночь; иногда лежал на боку и смотрел, как звезды медленно движутся по небу, иногда закрывал глаза, слушая шорох маленьких волн, набегающих на светлый песок, кваканье лягушек и уханье ночной птицы, да изредка – плеск рыбы. Иногда он не видел и не слышал ничего: он не спал, но отрешился от всех чувств и лежал на камне, терпеливо открываясь ветру.
Возможно, именно дар вникания, отточенный в общении с Мег, позволял Чарльзу Уоллесу все глубже и глубже погружаться в бытие другим человеком.
Мадог, сын Оуайна, короля Гвиннеда.
Мадог в утро своей свадьбы.
Веки Мег медленно опустились, тело расслабилось под теплым одеялом, но, даже погрузившись в сон, она не убрала руку с Ананды.
Мадог!
У Чарльза Уоллеса внезапно прояснилось в голове, словно кто-то распахнул створки. Не балладу он пытался вспомнить и не песню, а роман про валлийского принца по имени Мадог.
Чарльз Уоллес услышал предостерегающее ржание Гаудиора:
– Ты Внутри Мадога! Не беспокой его сторонними мыслями!
– Но, Гаудиор, Мадог же был ключевой фигурой в той книжке!.. Ах, если б я вспомнил больше!
И снова Гаудиор оборвал его:
– Прекрати пытаться думать! Сейчас твоя обязанность позволить себе войти в Мадога. Вперед!
Вперед. Это было почти как скользить по склону, все ниже и ниже, погружаться в озеро, все ниже и ниже.
Погружаться в Мадога.
Вперед.
Мадог встал с камня и посмотрел на восток, восторженно предвкушая восход солнца. Его светлая кожа была покрыта загаром, но загар отливал краснотой, свидетельствуя, что он чужой под этим жгучим солнцем. Он смотрел на сине-фиолетовую полосу горизонта между озером и небом такими синими глазами, что небо в сравнении с ними меркло. Его волосы, густые и золотистые, как львиная грива, почти полностью закрывал причудливо сплетенный венок из весенних цветов. Пышная цветочная гирлянда лежала на плечах и груди. Килт его был из папоротника.
Небо посветлело, и солнце выпустило яркие лучи из-за озера и стало подниматься, насквозь промокшее, в небо, вытягивая себя из вод ночи. Когда солнце выпрыгнуло из темноты, Мадог запел сильным, радостным баритоном:
Повелители тверди, воды и огня,
Повелители ветра, и ливня, и вьюги,
Где, скажите, дочь Старца? Придет ли она?
Приходила ли в давние времена?
Порожденье врага? Порожденье ли друга?
Повелители тверди, воды и огня,
Повелители ветра, и ливня, и вьюги,
Где искать мне отраду мою и любовь?
Появилась она? И появится ль вновь?
И родится ли в мир через боль, через кровь?
Когда он умолк, все еще продолжая глядеть на воду, его песню будто бы подхватило эхо, странное, слабое, как бы надтреснутое, а потом из леса вышел старик, так же изобильно украшенный цветами.
Мадог поклонился и помог старику взобраться на камень. Несмотря на возраст Старейшины, его жилистые мышцы все еще были сильны, и хотя волосы поседели, темная кожа сияла здоровьем.
Повелители тверди, воды и огня,
Повелители ветра, и ливня, и вьюги,
Вам известно ли, что ожидает меня?
Веселиться ли нам или нам горевать?
Суждено нам рожденье или смерть
воспевать?
Когда странный дуэт завершился, старик поднял руку в благословляющем жесте.
– День настал, мой пришедший издалека сын.
– День настал, мой будущий отец. Мадог, сын Оуайна, короля Гвиннеда, станет сыном Ресчела, Старейшины народа Ветра.
– Год назад в этот день ты пел в бреду, – сказал Ресчел, – и дитя моей старости нашло тебя в лесу.
– И это привело к радости, – подтвердил молодой человек, – и сегодня мы будем петь о рождении, о рождении того целого, которым станем мы с Зилл, когда ты соединишь нас.
– В ту ночь, когда родилась Зилл, – сказал Старейшина, – мне приснился чужеземец из далекого края, лежащего за озером намного больше нашего…
