– Значит, они запустят ракеты из Веспуджии, мы запустим в ответ свои, и чего ради? – В голосе Сэнди звенел гнев.
– Эль Рабиозо считает это актом возмездия, карой. Западный мир отхватил слишком большую часть мировой энергии, мировых ресурсов, и нас следует наказать, – объяснил мистер Мёрри. – Мы ответственны за серьезную нехватку нефти и угля, за вырубку лесов, за ущерб, нанесенный атмосфере, и он собирается заставить нас расплатиться за это.
– Он обвиняет нас, – сказал Сэнди, – но если он заставит нас расплатиться, Веспуджия заплатит так же дорого!
Миссис О’Киф протянула морщинистые руки к огню.
– Призываю в Таре днесь… – пробормотала она.
Мег вопросительно посмотрела на свекровь, но старая женщина отвернулась. Мег решила сказать в пространство, не обращаясь ни к кому лично:
– Я понимаю, что это эгоистично прозвучит, но лучше бы Кальвин не уезжал в Лондон ни на какую конференцию! Я хотела бы уйти с ним.
– Я знаю, милая, – отозвалась миссис Мёрри, – но доктор Луиза полагала, что тебе следует остаться.
– Если бы можно было хотя бы позвонить ему…
Чарльз Уоллес вышел из молчаливой отрешенности и сказал:
– Она еще не случилась, эта ядерная война. Никто еще не запустил ракеты. А пока этого не произошло, остается шанс, что никогда и не произойдет.
На лице Мег промелькнул слабый отблеск надежды. Ей подумалось: может, лучше бы нам было, как всему остальному миру, не знать, что наши жизни могут оборваться до следующего восхода? Как нам к этому приготовиться?
– Призываю днесь… – снова пробормотала старая женщина, но отвернулась, когда Мёрри на нее посмотрели.
Чарльз Уоллес спокойно заговорил с родными – но глядел он при этом на Мег:
– Сегодня День благодарения, и все мы вместе, не считая Кальвина, и мать Кальвина с нами, и это важно, и все мы знаем, что сердцем Кальвин тоже с нами.
– В Англии День благодарения не празднуют, – заметил Сэнди.
– Но мы празднуем. – Голос отца был тверд. – Накройте стол, как собирались, пожалуйста. Деннис, ты наполнишь бокалы?
Пока мистер Мёрри нарезал индейку, а миссис Мёрри уваривала подливку, Мег взбила крем, а близнецы и Чарльз Уоллес поставили на стол миски с рисом, начинкой, овощами, клюквенным соусом. Миссис О’Киф пальцем не пошевелила, чтобы им помочь. Она посмотрела на свои натруженные руки, потом уронила их на колени.
– Призываю в Таре днесь…
На этот раз никто ее не услышал.
Сэнди, пытаясь пошутить, сказал:
– А помните, как мама решила приготовить овсяное печенье на бунзеновской горелке, на сковородке?
– Получилось вполне съедобно, – сказал Деннис.
– С твоим аппетитом все съедобно!
– Он и сейчас грандиозен, вопреки всему.
– Садитесь за стол, – сказала миссис Мёрри.
Когда все заняли свои места, она машинально протянула руки, и вся семья, включая миссис О’Киф, сидевшую между мистером Мёрри и Мег, взялась за руки, образовав круг.
– Давайте споем «Dona nobis pacem»
[1], – предложил Чарльз Уоллес. – Ведь мы все молим о мире.
– Тогда пусть начинает Сэнди, – сказала Мег. – У него самый лучший голос. Потом вступят Деннис и мама, а затем папа, ты и я.
Их голоса слились в старинной мелодии, повторяя раз за разом: «Даруй нам мир, даруй нам мир, даруй нам мир…»
Голос Мег дрожал, но все-таки она сумела допеть до конца. Когда еду начали раскладывать по тарелкам, вместо обычной веселой беседы воцарилось молчание.
– Странно, – сказал мистер Мёрри, – что источником смертельной угрозы оказался южноамериканский диктатор из почти неизвестной маленькой страны. Мег, тебе грудку?
– И темного мяса тоже, пожалуйста. И какая ирония судьбы в том, что все это происходит в День благодарения!
– Я помню, как мама рассказывала про одну давнюю весну, много лет назад, когда отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом сделались такими напряженными, что эксперты предсказывали: до конца лета разразится ядерная война, – сказала миссис Мёрри. – Они не были паникерами или пессимистами; это было взвешенное, обдуманное суждение.
И мама рассказывала, как она гуляла по лугу и думала, зацветет ли ива еще хоть раз? И после этого она каждую весну ждала, когда на иве появятся пушистые почки, и вспоминала те дни. И никогда больше цветение ивы не было для нее чем-то обыденным.
Ее супруг кивнул:
– Тогда приговор был отменен. Может, так будет и сейчас.
– Тогда было похоже? – Взгляд карих глаз Сэнди был серьезен.
– Не было. Но тем не менее пришло еще много славных весен, и ива цвела. – Он передал клюквенный соус миссис О’Киф.
– Сбираю днесь, – пробормотала она и жестом отказалась от соуса.
Мистер Мёрри подался к ней:
– Что это?
– В Таре я сбираю днесь, – раздраженно произнесла миссис О’Киф. – Не могу вспомнить. Важно. Вы не знаете?
– Боюсь, нет. Что это такое?
– Слово. Слово Патрика. Нужно сейчас.
Мать Кальвина всегда была неразговорчива. Дома она общалась с окружающими в основном посредством ворчания. Ее дети, за исключением Кальвина, поздно начали говорить, потому что до школы им редко доводилось услышать полное предложение.
– Моя бабка была из Ирландии. – Миссис О’Киф указала на Чарльза Уоллеса и опрокинула свой бокал.
Деннис вытер пролитое бумажным полотенцем.
– Полагаю, в космическом плане не имеет особого значения, взорвет себя наша второразрядная планетка или нет.
– Деннис! – воскликнула Мег и повернулась к матери. – Извините, что использую это в качестве примера, но, Дэн, помнишь, как мама выделила в митохондрии фарандолы?
– Конечно помню, – перебил сестру Деннис. – За это она и получила Нобелевскую премию.
Миссис Мёрри подняла руку:
– Дай Мег сказать.
– Ну так вот: фарандолы такие крохотные, что казалось, будто они не могут иметь никакого особенного значения, но они существуют в симбиозе с митохондриями…
– Все, понял. А митохондрии обеспечивают нас энергией, и если что-то случится с нашими фарандолами, это повлияет и на митохондрии…
– И, – подытожила Мег, – если такое случится, мы можем умереть от потери сил, как тебе хорошо известно.
– Продолжай, – сказал Сэнди.
– Так что если мы взорвем собственную планету, это наверняка скажется на нашей Солнечной системе, а это может повлиять на нашу Галактику, а это может повлиять…
