Постепенно неистовый, неуправляемый бег замедлился, и планета снова стала кружиться как положено. Цвета прекратили свой калейдоскопический танец и остановились. Запахи снова сделались узнаваемыми: кофе, хлеб, яблоки… Биззи – золото не такое яркое, как было, но все-таки это Биззи. А вот мама. Синева теперь помутнела, сделалась почти серой, как тучи. Бабушка… А где бабушкин запах? Почему здесь пусто? Где ее зелень?
– Бабуля!
– Она умерла, Чак. Сердце остановилось.
– Геддер толкнул ее. Он убил ее.
– Нет, Чак. – В голосе Биззи была горечь, и от этой горечи золото продолжало тускнеть. – Датберт Мортмайн. Он разозлился на нее и хотел ее ударить, но ты ее заслонил, и он тогда ударил тебя, и ты упал с лестницы и проломил себе череп. А бабушка… Она просто…
– Что? Неужто Геддер…
– Да не Геддер, не Геддер, Чак! Датберт Мортмайн! Он пришел в себя, и ему поплохело. Они с мамой повезли тебя в больницу, а я осталась дома с бабулей, а она посмотрела на меня и сказала: «Прости, Биззи, совсем не могу больше ждать. Мой Патрик пришел за мной». А потом она ахнула тихонько – и все.
Чак услышал сестру, но в промежутки между словами просочились другие звуки и запах жаркого чуждого ветра. Слои времени скользили под ним.
– Но Гвен не должна выходить замуж за Геддера. Дети Гвидира не пара детям Мадога.
В голосе Биззи появилась паника.
– Чак, о чем ты? Пожалуйста, не надо! Ты меня пугаешь. Я хочу, чтобы ты совсем поправился.
– Я не играю. Это взаправду. Гвен и Гвидир – это будет плохо, очень плохо…
Утес высился над ним – темный, заслоняющий солнце. Геддер стоял на вершине утеса, ждал, ждал… Чего он ждет?
Чак постепенно шел на поправку. Через некоторое время он мог расставлять коробки и жестянки по полкам на складе. Хотя школьные занятия и оставались ему не под силу, он уже мог ставить цены на товаре. Он редко ошибался, а когда все-таки ошибся, Датберт Мортмайн не дал ему в ухо.
Иногда Чак видел его как Мортмайна, а иногда как Геддера, когда его миры перекашивались.
– Геддер лучше, чем обычно, – сообщил он Биззи. – Он лучше обращается с мамой. И со мной, и с бабушкой.
– Бабушка… – У Биззи перехватило горло, и она всхлипнула. – Чак, как ты можешь! Как ты можешь продолжать играть в это? – В голосе ее зазвенело возмущение. – Почему ты уходишь от меня, когда так нужен мне?! Не бросай меня!
Чак слышал ее и не слышал. Он застрял между слоями и не мог выбраться в правильный, чтобы снова быть с Биззи.
– Бабушка говорит, чтобы я следил, чтобы он случайно не услышал, как я называю его Геддером, потому что это не настоящее имя, и я не называю.
Он собирался сказать (и думал, что сказал): «Я никогда тебя не брошу, Биззи», – но с губ его сорвались слова другого уровня:
– А где Мэттью? Я хочу поговорить с ним. Пускай он отвезет Зиллу в Веспуджию.
Иногда земля снова начинала крениться и кружиться так быстро, что Чак не мог стоять прямо. Тогда ему приходилось оставаться в постели, пока вращение не замедлялось.
В один из дней, когда земля под ногами была устойчивой, Чак забрался на чердак и ползал по самым темным и самым паутинистым углам, пока рука его не нащупала какой-то пакет. Сперва мальчик подумал, что это старый кисет, но потом увидел, что это какие-то бумаги, завернутые в клеенку. Письма. И вырезки из газет.
Письма от Брана к Зилле и к Мэттью. Письма, которые очень нужны.
Чак посмотрел на них, но слова плясали и трепетали. Иногда они, казалось, говорили одно, а иногда – что-то другое. Чак не мог прочитать даже маленькой заметки. Он прижал ладони к глазам, и все засверкало, словно фейерверк. Чак расплакался от бессилия, потом отнес письма и вырезки вниз и спрятал под подушкой.
– Я расскажу бабушке. Она поможет мне прочитать их.
Вникание накатывало на Мег искаженными волнами.
Вот только что она все понимала, а вот уже в следующую минуту оказывалась заперта в зыбкой вселенной Чака. Мег выволокла себя из вникания, чтобы попытаться подумать.
«По сути, ясно одно, – размышляла она. Важно выяснить, происходит ли Бешеный Пес Бранзилльо из рода Мадога или же из рода Гвидира. Так или иначе, но все зависит от тех двух младенцев в видении, в том видении, которое предстало и Мадогу и Брендону Лаукаю.
Нам мало что известно о роде Гвидира. Он был посрамлен, в конце концов добрался до Веспуджии, и мы думаем, что Геддер – его потомок.
О роде Мадога мы знаем чуть больше. Всякий раз, как Чарльз Уоллес Погружался, нам становилось известно, что большинство потомков Мадога оставались в здешних местах.
Итак, вопрос о предках Бранзилльо важен. И все это содержится в книге Мэттью Мэддокса, до которой Чарльз Уоллес не может добраться, потому что эхтры не дают. Но что Чарльз Уоллес может с этим поделать, даже если они с Гаудиором сумеют попасть в Патагонию?»
Мег медленно погрузилась обратно во вникание.
– Чак. – Это был голос Биззи.
– Я здесь.
– Как ты себя чувствуешь?
– Голова кружится. Земля вращается, как в ту ночь, когда мы с тобой видели светлячков.
– В ночь, когда умер папа.
– Да. Как раз тогда.
– Ты это помнишь? – удивленно спросила Биззи.
– Конечно.
– Ты очень многого не помнишь. Потому и не можешь больше ходить в школу. Чак…
– Что?
– Мама ждет ребенка.
– Не может этого быть. Папа же умер.
– Она снова вышла замуж.
– Нельзя, чтобы у них с Геддером был ребенок. Это будет плохо.
– Я думала, ты говорил как обычно. Я думала, с тобой все в порядке! – Ее голос зазвенел от бессилия и гнева. – Не Геддер! Мортмайн!
Чак попытался вернуться к ней, но не смог:
– Это все равно. Запах тот же самый. Ребенок должен происходить от Мадога. У Брана и Зиллы должен быть ребенок благодаря молитве.
– Какой еще молитве?!
Повелители золота и синевы,
Повелители ветра и бешеных вод,
Повелители мига, что в вечность растет,
Когда время настанет тепла и травы
И когда с синевой сын Мадога придет?
– Где ты это взял?
– В письмах.
– Каких еще письмах?
Чак начал терять терпение:
– В письмах Брана, конечно же.
– Но мы читали их все! Там ничего такого не было!
– Я нашел еще.
– Когда? Где?
– На чердаке. Бабушка помогла мне их прочесть.
