– Взрослые позволили вам выйти сухими из воды.
– Гувернантка была в курсе, как и другие слуги, но я так и не поняла, осознали ли родители, что мы сами устроили свой переезд. Мое любимое детское приключение. И у Эбигейл – тоже. Мы даже украдкой выбирались в сад и играли там весь день. Отец своим невниманием дал нам передышку. Но наше спасение не могло длиться вечно. Мама заскучала и послала за нами. Мы отправились назад, осознавая, какой ужас нас ждет. Она никогда не вымещала гнев на нас. Никогда. Но Эбигейл расстраивалась, видя ее ярость. Эбигейл была в слезах, мама была в слезах, и гувернантка уводила Эбигейл в другую комнату. Я оставалась с матерью. Служанки держались от нас на почтительном расстоянии. – Лили засмеялась. – Горничные убегали подальше, зная, что вслед им может полететь туфля. У моей матери не было ваз или других хрупких предметов. Все эти вещи разбились самым драматичным образом. – Лили коснулась руки Эджа, продолжая: – Однажды мама сказала, чтобы я не боялась, когда она чем-то бросается. Она никогда не попадала в меня или в Эбигейл и умела более-менее контролировать свой гнев. Окна никогда не бились. Хрустальные вещицы бросались в камин, только когда в нем не было огня. Потом она могла брать кочергу обеими руками и колотить по вещам, стоявшим на столе, сбрасывая их на пол. Я рада, что это не попало в «Мемуары» Софии Свифт, хотя все знали, какая мама взрывная. – Теперь Лили понимала, что мать, похоже, оберегала только Эбигейл. – В книге нет ни малейшего упоминания об Эбигейл. Все вокруг считают меня ненастоящей дочерью своего отца. В отношении же моей сестры таких сомнений нет. У нее ямочка на подбородке и глаза как у всех из рода Хайтауэр. – Лили улыбнулась, смягчившись. – Моей матери впору было стать актрисой. Она так наслаждалась этими выходками, а я их ненавижу! – Она посмотрела на Эджа: – Я несколько дней чувствовала себя неловко после того, как бросила в вас бисквитом. Я поклялась, что никогда больше не буду ничем швыряться, и сдержала слово.
– Я был не против.
Эдж помнил летевший в его сторону бисквит и свое удивление. Братья не смели ничем в него бросать. Рядом всегда был учитель, да и Эдж мог воспользоваться преимуществами своей комплекции и с легкостью уложить их на землю.
Однажды он заставил Стивена сказать, что тот любит Агату Крамп и хочет жениться на ней.
Теперь Эдж держал руку Лили, рассеянно потирая ее пальцы и избегая прикасаться к ожогу.
– В тот момент, запустив бисквитом, я вдруг поняла, что становлюсь такой же, как мать. Я не могла этого допустить, – вздохнула Лили. – Она изводила всех, кто оказывался рядом с ней. Подозреваю, изводила она и саму себя.
– Вы изводите себя чуть больше, чем следует, – заметил Эдж. Он придвинулся так близко, что почувствовал ее дыхание на своей щеке. – Вы нравитесь мне такой, какая вы есть.
Эдж восхищался ее серьезной натурой. Лили не порхала вокруг, как бабочка, пытаясь привлечь его внимание. Но после памятного броска в него бисквитом ей это и не требовалось. Эдж замечал ее всякий раз, когда она оказывалась рядом.
– Нельзя считать, что любой брак обязательно принесет несчастье, – сказал Эдж. – Люди, довольные своей участью, обычно не трубят об этом на каждом углу, как те несчастные, что вечно жалуются на беды. Невежливо хвастаться, как прекрасна твоя жизнь, об этом могут красноречиво сказать лишь многие годы, прожитые в браке. – Он помолчал и добавил: – И даже это – риск, поскольку мои родители были женаты довольно долго.
Лили взглянула ему в глаза:
– Понимаю.
– Хвастаться чем-то по-настоящему прекрасным не принято. Например, я не могу рассказать никому, – он провел большим пальцем по ее щеке, – о крошечных крапинках свежей зелени в карих глазах.
Эти крошечные крапинки будили в нем невероятные эмоции. В его комнате Лили выглядела великолепно…
Она уперлась ладонью ему в грудь, но так и не смогла сдвинуть его с места.
– Эдж… Глаза есть у всех.
Он слышал Лили, но сейчас, когда ее ладонь лежала на его груди, заставляя сердце колотиться и разливая тепло по всему телу, не мог сразу найти ответ.
– Не такие, как ваши. Представить не могу, чтобы у кого-то еще во всей вселенной были точно такие же глаза.
Она не снимала руку с груди Эджа, держа его в плену и даже не подозревая об этом.
Он был пленен, очарован. Губы… Мягкая кожа… Бархатистые глаза…
Эдж отстранился, чтобы рассмотреть ее черты. Он хотел бы увидеть их на лице ребенка – своего ребенка.
Еще совсем недавно он думал лишь о том, что она была идеальной кандидатурой на роль герцогини и редким человеком, не трепетавшим от благоговейного страха перед его титулом.
Теперь он относился к ней иначе.
– Эдж… – Лили снова уперлась ему в грудь и выскользнула из его объятий. Эдж хранил молчание.
Она подошла к окну и посмотрела на улицу. – Ваш дом совсем рядом с домом моего отца. Мать будет так близко…
Он просто смотрел на нее. От объявшего его трепета Эдж не мог ни говорить, ни шевелиться. Волны тепла так и разливались по его телу.
– Эдж… Вы понимаете, я не вынесу новых страданий, которые может принести мать.
– Это все в прошлом.
Лили покачала головой:
– Отнюдь. Вы ведь не можете с легкостью отмахнуться от того, что произошло с вашим отцом. И вы… – Она повернулась к нему. – Вы не знаете нашу жизнь с ней изнутри.
– Я могу помочь вам, если она вернется. Я ведь уже находился в центре скандала.
– И не один год.
– Мой отец вел себя осмотрительно всю свою жизнь. Но потом вдруг купил новую городскую карету и фаэтон, чтобы угнаться за мужчинами помоложе. Он приказывал камердинеру готовить всевозможные смеси для роста волос и стал покупать в аптеке фовлеровский раствор. Я узнал об этом, только когда увидел камердинера с пустой бутылкой.
– И все же вы могли вразумить отца.
Эдж хмыкнул и покачал головой:
– Нет. Только не после… Он совершенно изменился.
– Знаете, а ведь моя мать возвращается. Так сказал отец. Клянусь, я так не хотела, чтобы она снова оказалась в моей жизни! Нельзя все время глотать яд и думать, что не отравишься.
– Я могу оградить вас от этого.
Лили покачала головой, и Эдж понял, что должен как-то смягчить ее потерянный взгляд.
Он подошел к Лили и приобнял ее за талию:
– Если потребуется, я выстрою слуг вокруг дома, вплотную друг к другу. Оставлю открытым лишь доступ к жизненно важным коммуникациям.
Ее губы чуть вздернулись в улыбке.
– Слова истинного генерала.
И все же ее лицо оставалось грустным. Она не верила ему. Эдж ясно это видел.
Он коснулся лбом ее лба, а потом прижался лицом к ее макушке. Он наслаждался тем, как ее локоны щекочут его кожу, и это было лучше любых объятий в его жизни.
