Но вместо обычной фары мотоцикл имел инфракрасную, транслирующую то, что она видела, на монитор, вмонтированный в приборную панель. Поэтому в темное время суток в комплект к фаре водителю следовало надевать очки ночного видения.
Я повторяю, что поехал днем, чтобы привыкнуть к транспортному средству, совершенно новому для меня. Но дорога была настолько разбита, что развивать на ней большую скорость на двухколесном мотоцикле было равносильно хорошо продуманному, но плохо спланированному самоубийству. Постоянное лавирование между выбоинами и буграми не позволяло мне разогнаться как следует.
В очках ночного видения я вынужден был бы ехать в два раза медленнее. Да и тогда это занятие являлось бы довольно опасным. Особенно трудно было бы объезжать ямины, оказавшиеся передо мной, прямо под колесом, потому что инфракрасная фара показывает только то, что находится далеко впереди.
Сейчас до места я добрался благополучно, уже въезжал в село, когда в кармане под бронежилетом заработал виброзвонок смартфона. Мне пришлось остановиться, чтобы добраться до аппарата. Определитель показал номер сельского участкового инспектора капитана Магомедова.
— Ты где, старлей? — спросил он. — Мы тебя ждем уже давно.
— В село въезжаю.
— Есть интересные сведения для тебя.
— Ждите. Скоро буду. Как в селе тебя найти?
— Как въедешь, сперва прямо по этой дороге. Потом поворот налево. За ним еще метров сорок-пятьдесят. Там сельсовет. Ты его ни с чем не спутаешь. Мотоцикл можешь у крыльца поставить или за углом, где полицейская машина отдыхает. Никто его не тронет. У нас в селе народ дисциплинированный, чужого не берет.
— Добро, капитан, жди. Я уже в селе.
До сельсовета я добрался без приключений, представился дежурному, сидящему за стеклом в маленьком тесном закутке, расположенном справа от дверей, спросил, где тут милиция, как мне найти капитана Магомедова. Дежурный, очень даже возрастной местный житель, назвал кабинет, махнул рукой в сторону нужного крыла здания.
Дверь кабинета была распахнута. За столом сидел седой крупногабаритный капитан. Против него устроился какой-то молоденький хлыщ в костюме и с галстуком, изобиловавшим какими-то блестками, переливающимися на свету. Наверное, лет пятьдесят назад этот хлыщ казался бы модным и хорошо одетым человеком, но в наше время он выглядел весьма архаично даже для этого горного села.
— Заходи, старлей, — пригласил меня капитан, поскольку я остановился за порогом, считая хлыща за посетителя, но никак не за одного из тех троих людей, с которыми желал бы поговорить.
Профессиональные стукачи обычно выглядят иначе.
— И дверь закрой, если не трудно. Мы тебя заждались.
Первым на встречу со мной должен был прибыть некий Артур Нажмутдинов, данных на которого у меня вообще не было. Имя Артур этому хлыщу вполне подходило. Внешностью он, вне всяких сомнений, сильно выделялся среди местных жителей. Должен был отличаться и именем.
За время своей службы я встречался с добрым десятком подобных личностей и привык к тому, что все они люди немолодые, как правило, крепко пьющие и несколько асоциальные. Полиция держит их на крючке, заставляет на себя работать.
Этот же фрукт был молод, не похож на пьющего. Мне сразу показалось, что он чрезвычайно старался подчеркнуть свое собственное значение. Именно это качество, скорее всего, было главным в его характере. Скорее всего, оно и заставило Артура стать стукачом.
Наверное, он завидовал кому-то и очень хотел подставить этого человека. У него все получилось. Артур вошел во вкус, тогда-то его и подцепили менты. Он строчил доносы на других людей, но себя самого весьма, кажется, уважал. Был, короче говоря, человеком себе на уме.
— Вот тут Артур нам интересную весть принес. Он живет почти напротив дома Аллар Арслановой и утверждает, что за последнюю неделю Рагим по ночам несколько раз наведывался к ней.
— Через одну ночь. Не каждую, — проговорил хлыщ высоким голосом. — Хотя дважды бывало, что и подряд.
— Да, чаще через одну, но бывает, что и каждую ночь, — согласился Магомедов, — Арсланов навещает жену. Появляется с наступлением темноты и уходит перед рассветом. А один раз, когда впервые в село заглянул, в дом к родителям заходил на десяток минут. Навестил их и снова двинул к жене под теплый бок.
— Один приходил? — спросил я. — Без сопровождения?
— Только в первый раз, как я его увидел, с ним трое с автоматами были. Но они в дом не заходили. Один на улице дожидался, двое во дворе спрятались, — ответил Артур. — Позже я других людей не видел. Может, они сразу через огород во двор заходили и там сидели. Не знаю, не буду утверждать.
— А в первый раз почему они показались на улице? Не догадались через огород пройти?
— Они так и пришли. Только к родителям Рагим пошел не огородами, а по улице. Они тоже вышли. А один потом так на улице и остался, ждал. Сначала все по сторонам смотрел, вертел головой. Только слева от него через два дома уже село кончается. Улица в гору упирается. Там только три старинные башни стоят, полуразваленные все. В них ни ворот, ни лестниц нет. Перекрытия между этажами давным-давно провалились. А потом этот часовой в кусты между тротуаром и дорогой залег и там ждал, когда его позовут. Как окликнули, он тут же во двор вошел и больше не показывался. Я тогда сразу понял, что они через огород Арслановых в горы ушли. Как раз за ним тропа начинается. Мы в детстве там бегали, играли. А сейчас люди только изредка ходят. За хворостом. Кусты густые, а с двух сторон скалы. Дети нынешние, как и мы когда-то, туда забредают.
Таким вот образом у меня появилась информация, на основе которой я планировал организовать засаду на Рагима Арсланова и проверить его везучесть.
Глава третья
Военные люди говорят, что везучий человек в засаду никогда не попадет. Ему и мины на тропе на страшны.
Был у меня солдат во взводе, срочник, награжденный от природы таким вот хроническим везением. Однажды в Ингушетии во время поиска базы бандитов он наступил на мину. Тогда дело закончилось оторванным каблуком и легким ушибом пятки. Правда, и с этой бедой боец дней десять хромал. Я его тогда даже на марш-бросок не брал.
Но и в хроническое невезение я тоже верил свято и имел перед собой наглядные примеры такового. Когда-то у меня во взводе служил солдат. Если он застегивал ремень, то с отбоем ему приходилось возиться полчаса, чтобы расстегнуть его. Если бил кулаком по боксерскому мешку, то получал перелом, если ладонью — вывих. Более того, с появлением этого солдата во взводе с другими бойцами тоже стали происходить какие-то непонятные и неприятные истории.
В итоге я понял, что хроническое невезение является заразной болезнью, которая легко передается окружающим. Тогда я добился перевода этого солдата в штаб батальона, но и после этого часто встречал его с гипсом на руке или ноге, а то и вовсе с костылем. Этот парень нисколько не был виноват в тех бедах, которые постоянно одолевали его. Хроническая болезнь так просто человека не оставляет.
