Видеть он начал только тогда, когда глаза его привыкли к свету. Но произошло это довольно быстро. Как раз в тот самый момент, когда человек, сидящий по другую сторону костра, встал, сначала сделал два шага вправо, а потом двинулся вперед, раскрывая объятия.
Шабкат узнал Латифа скорее по фигуре, чем по лицу, которого давно не видел. Оно, когда-то довольно приятное на вид, сейчас, в полумраке, казалось высеченным из камня, суровым, резким и властным.
Они обнялись. При этом стволы автоматов бандитов, которые привели гостей к эмиру, по-прежнему смотрели им в спину.
Анатолий обернулся и заметил это. Но заострять внимание на таких мерах безопасности он не стал, хотя и не считал себя человеком, опасным даже для бандитского эмира.
— Здравствуй, брат, — сказал Шабкат.
— Здравствуй, — ответил Латиф, голосом показывая, что именно он здесь хозяин положения.
Шабкат почувствовал, что руки, держащие его за плечи, очень горячие. Но глаза Латифа при этом были даже не холодными, а ледяными и совершенно равнодушными. Они не излучали никакой радости от встречи с двоюродным братом.
Шабкат не понимал, что в действительности чувствовал Латиф. Но сам он был рад и даже слегка терялся от этого, не знал, как себя вести с эмиром банды.
Хотя само слово «банда» Шабкат произносить в разговоре с Латифом не намеревался. Ведь еще в телефонном разговоре тот сам назвал ее джамаатом. Так он, наверное, чувствовал куда большее уважение к тем людям, которыми командовал.
— Присаживайтесь, — предложил Латиф и показал на камни, выложенные вокруг костра. — Это вот наш своеобразный круглый стол. Но только обеденный, потому что никакой демократии в своем джамаате я не терплю и считаю все разговоры о ней, гражданских свободах и правах человека обычной демагогией. Это было бы хорошо записать на камеру, но ладно уж, я потом, если не забуду, повторю в нашем разговоре перед объективом. — Он замолчал и бросил властный взгляд на Анатолия.
Оператор все понял, торопливо распаковал камеру и начал готовить ее к съемке.
Шабкат терпеливо ждал, когда его товарищ завершит эти свои дела и сможет начать работать.
Анатолий поставил камеру не на штатив, который оставил в машине, а на солидный валун, подложил под ее край плоский маленький камушек и проверил, что видит объектив. Только после этого он включил внешний выносной монитор, находящийся сбоку от корпуса камеры и позволяющий видеть, что она снимает, не прижимаясь к резиновому наглазнику.
— Вообще-то, здесь слегка темновато, — заявил он. — Костер создает резкий контраст. Уже в метре от него ваши лица будут плохо различаться. Может, есть возможность снять этот сюжет хотя бы под открытым небом?
— Нет, здесь мне удобнее, — после трехсекундного размышления решил Латиф. — Не будет видно моего лица, тем лучше. Хотя я прятаться ни от кого не намерен. Пусть власти знают, с кем имеют дело. Ну да ладно. Мансур!
Откуда-то из темноты вынырнул вдруг лохматый и длиннобородый кривоногий человек в женских солнечных очках, весьма неуместных в темном подземелье, и вытянулся перед эмиром, ожидая приказания. Но выпрямить сильно кривые ноги у него при всем старании не получалось.
— Дровишек подбрось, чтобы светлее стало, — распорядился Латиф.
Человек в солнечных очках исчез в темноте, но уже через две секунды вернулся с охапкой дров в руках. Она была стянута веревочной петлей. Видимо, ее откуда-то принесли сюда. Ведь Шабкат и Анатолий не видели по дороге к пещере ни одного дерева, мало-мальски пригодного для разведения хорошего костра.
Шабкат вспомнил, что слышал в сельском магазине разговоры о том, что кто-то ночами ворует дрова из дворов, крайних со стороны гор. Но даже сейчас Шабкат как-то не совместил эти два понятия. Просто вспомнил, да и все. Ему было сложно представить себе, чтобы кто-то ходил отсюда так далеко, чтобы воровать дрова.
Дрова не уголь, их можно нарубить в любом лесу, стоит только спуститься в долину. Да и в ущельях часто встречаются довольно солидные еловые заросли с редким вкраплением березы.
Сосны в здешних горах не держатся, падают от ветра. У них корни в глубину растут, а там сплошной камень.
Ель же имеет поверхностную корневую систему. Она расходится в ширину на небольшой глубине, питает дерево и придает ему устойчивость.
Но и из леса дрова таскать — тоже проблема. Шабкат понял, что они для банды изначально должны были стать едва ли не драгоценностью. Поэтому распоряжение эмира Латифа подбросить дров в костер было большой щедростью с его стороны.
Впрочем, щедрость эта была проявлена вовсе не ради брата, который совсем не замерз. Ее причина состояла в интервью, которое должен был снять Анатолий. А вопросы эмиру будет задавать, естественно, сам Шабкат.
— Садимся и начинаем! Не будем зря время терять, — поторопил Латиф гостей.
Эти его слова прозвучали так, словно он хотел как можно быстрее расстаться с двоюродным братом.
Эмир сел на камень прямо против камеры и жестом предложил Шабкату опуститься на соседний. Тот так и сделал.
Анатолий тут же изменил фокусное расстояние объектива, чтобы захватить широкое изображение.
— Включаю запись, — предупредил он.
— Включай! — даже не согласился, а властно приказал Латиф.
Анатолий нажал на кнопку. На мониторе загорелась красная точка. Рядом с ней начала мигать надпись «Rec», а ниже указывалось разрешение камеры. Точно такая же красная точка горела и на корпусе камеры рядом с объективом, что говорило о начале съемки.
Шабкат взял в руки беспроводный микрофон и, глядя в камеру, сказал:
— Здравствуйте, дорогие телезрители!
Шабкат начал разговор на русском языке, хотя знал, что брат предпочитал общаться на аварском. Но он и русским владел вполне нормально. Поэтому не должно было возникнуть никаких эксцессов.
При разговоре на аварском пришлось бы потом накладывать на запись перевод. Но Шабкат еще не встречал ни единого человека, который хоть раз остался бы доволен тем, как были переведены его слова. Тут всегда случаются неточности, и возникает досадное недопонимание.
Поэтому лучше было бы обходиться вообще без перевода. Так у Латифа возникнет меньше претензий. А они с его стороны обязательно будут.
Хотя бы после тех комментариев, которые Шабкат, берущий интервью, намеревался дать в конце этой передачи. Естественно, он озвучит их не здесь, в пещере, рядом с двоюродным братом, а позже, при монтаже сюжета.
Без таких комментариев интервью, скорее всего, вообще не будет выпущено в эфир. Если это и произойдет, то найдутся персоны и инстанции, которые могут обвинить Шабката в экстремизме и возбудить против него уголовное дело.
«Да, лучше было бы снабдить интервью комментариями, которые обезопасят меня. А вот сможет ли брат увидеть его — это вопрос открытый. В пещере у него наверняка нет телевизора. Разве что он смотрит какие-то передачи на смартфоне.
