Это был очередной типичный день в Железограде. Я помню его только потому, что в ту ночь мы встретились с девочками.
Мы сидели в подвале «Ангельского благословения». Я разглядывал комнату со своего кресла в углу. Она была небольшой, темной, в воздухе клубился дым от палочек лхо и яркокурева. Маленькие газовые фонари, накрытые кристаллическими плафонами, озаряли сумрак подрагивающим светом. За стойкой бара местный житель с обритой головой разливал адское пойло из бутылок, на которых неизменно отображалась сцена из жития Ангела Огня или одного из многочисленных святых, а также красовалось название факторума-производителя.
Я бросил взгляд на сидевших напротив Антона, Ивана и Новичка. Перед каждым из них стоял стакан. Иван откупорил бутылку, которую приберегал для себя. Остальные пошли более привычным путем и стали дожидаться официантку, которая принесет нам напитки.
— Что ж, здесь уютно, — сказал Антон.
Местные спускались по узким ступеням и, оглядев клиентуру, в основном уходили восвояси. По крайней мере мужчины. Некоторые девушки предпочитали остаться. Так обычно случалось. Подобное можно увидеть в тысяче миров.
В баре собралось множество солдат нашего подразделения. У некоторых были местные безделушки, вроде булавок и запонок с металлическим ангелом. Другие щеголяли более зловещими сувенирами, вроде чисел из крошечных черепов, чернилами выведенных на руках, шеях и лбах, с написанным под ними названием «Железоград». Подобные татуировки в нашем полку издревле указывали, скольких врагов солдаты убили в бою. Одни цифры были неприкрытой ложью, другие — бахвальством, иные же — явной недооценкой. Думаю, они выбили их преждевременно. Я не был уверен, что битва за город действительно закончилась. Банды продолжали сражаться на улицах. Во многих жилых зонах царили беспорядки, и никто наверняка не знал, что случилось с сектантами, которые принесли столько неприятностей.
— Видали сегодня Заместителя? — спросил Новичок. — Он прошел сквозь шквал огня, даже не заметив его.
— Может быть, действительно не заметил, — сказал я.
— Поверить не могу, что это тот самый человек, которого я вытаскивал из кабины номера Десять.
«Как же просто он произносит „номер Десять”, — подумал я, — будто просидел там десять лет, а не пару дней».
Я хотел было сказать ему, что право так называть наш танк нужно заслужить, но понял, что в этом уже нет смысла.
— Заместитель рехнулся, — сказал Антон.
— Знаешь, а ведь нехорошо, если Антон называет кого-то рехнувшимся, — подметил Иван.
— Я серьезно, — возразил Антон. — Мы же сами всё видели. Иногда люди ломаются. В их головах что-то раскалывается и изменяет их. Помните Юрия, когда мы вытащили его из бункера на Юрасике? Все время бормотал, что его хотят утащить зеленые человечки.
— Ну, мы тогда воевали с орками, — сказал я. — Поэтому он был по-своему прав.
— Мы перебили их всех. Он видел каких-то орков-невидимок.
— Ты не можешь видеть невидимое, — заметил Иван. — В этом вся суть невидимости.
— Ты понял, о чем я. Он сбрендил с концами.
— Но Заместитель не такой, — сказал я.
— Знаю, но это одно и то же. Иногда человек может увидеть нечто такое, что его разум не выдерживает.
— Тогда тебе ничего не грозит, — сказал Иван. — У тебя-то его нет.
— Обхохочешься!
Новичок вздрогнул и отхлебнул зеленоватый напиток.
— Думаю, если находиться здесь слишком долго, с человеком может случиться подобное.
Он начал подходить к тому, о чем действительно думал.
— Ты о чем? — спросил я, чтобы дать ему повод продолжить.
— Для чего все эти клетки?
— Чтобы казнить людей, — ответил я.
— Но кто, черт подери, будет казнить людей таким образом?
— Разве это важно? Люди все равно умирают.
— Да, но…
— Мы используем расстрельные команды, — сказал я. — А они — клетки.
— Это не то же самое, — сказал Новичок.
Конечно, он был прав, но во мне уже плескался алкоголь, и мне хотелось с кем-то поспорить. Со мной обычно такое случается, когда я выпью.
— Думаешь?
— Ты и сам это знаешь, Лев, — сказал Иван. — Первый способ быстрый и безболезненный, второй — медленный и жестокий.
— Ах да, Империум у нас теперь не медленный и жестокий, — взвился я.
— Но не настолько же.
— Лев, Иван прав, — сказал Антон. — Подобным образом губить людей очень уж отвратительно и очень странно. Это дело рук жрецов.
— Может, ты и прав, — сказал я.
— Ты ведь знаешь, что это так. Здесь попахивает ересью.
Спор мог принять теологический поворот, если бы нас не прервали.
В бар вошел капрал Гесс. Его форма была свежевыстиранной, ботинки блестели. Небольшие усики были аккуратно подстрижены. За каждый его локоть держалась девушка. Капрал не считался красавцем, но с дамочками у него никогда не было проблем. Он выглядел добрым, веселым и никогда на них не скупился, поэтому, думаю, девушек можно понять. Его появление развеяло сумрачное настроение за столом, хотя он просто прошествовал мимо нас, бросив на стол пару местных монет и громко сказав:
— Выпейте за меня и за старину номер Десять.
С этими словами он ушел. Это было нечто вроде личного ритуала, который он обязан был провести, у каждого из нас имелось нечто подобное.
— Спасибо, капрал, — сказал я удаляющейся спине. — Не имею ничего против.
Антон ткнул меня локтем под ребра. Я обернулся и посмотрел туда же, куда и он. Внутрь зашли три красивые молодые девушки.
— Именно то, что нужно, чтобы отвлечься от вашей унылой болтовни, — сказал он, затем встал и пошел знакомиться.
Антон поговорил с ними пару минут, а потом вернулся за стол, ведя за руку небольшую светловолосую девушку.
— Это Катрина, — сказал он.
Затем указал на ее высокую темноволосую подругу:
— Это Лутцка, а это Янис.
Третья была пухленькой и довольно миловидной.
— Они медсестры в больнице Святого?..
— Святого Оберона, — сказала Катрина. — Это лучшая больница в улье. Все богачи лечатся там.
Казалось, она этим очень гордится.
— Уверен, так и есть, — сказал Антон, пригладив волосы. — И, уверен, вы лечите их так, как они того заслуживают.
Иван подтащил несколько стульев со скромностью, которой я от него совершенно не ожидал, и девушки присели. Катрина села рядом с Антоном, Лутцка возле Ивана, а Янис примостилась около Новичка. Я оказался зажат в своем уголке, в полном одиночестве. Впрочем, я пока не собирался уходить. Я находился в удрученном и противоречивом расположении духа.
