Мои мысли были заняты большим количеством личных проблем. С момента нашей свадьбы я переживал о том, что моя семья живет со мной около аэродрома. Я чувствовал, что это плохо для нас с женой обоих. Ведь со мной могло случиться всякое, и я был бы более спокоен, если бы Джоан жила со своими родителями. В качестве командира эскадрильи мне придется проводить на службе гораздо больше свободного времени, чем я проводил, когда был командиром звена. Но только таким образом можно было узнать подразделение, поддерживать и вдохновлять его личным примером. Я знал, что мою жену огорчит новое расставание. Я не знал, как сообщить ей о своем решении. Джоан была восхищена моим продвижением по службе и, я думаю, догадалась о моих планах в отношении ее еще до того, как я сказал ей о них. По крайней мере, она дала ясно понять, что мое мнение имеет для нее большой вес.
Мне предстояло завершить еще много дел в 29-й эскадрилье, потому я был вынужден летать взад и вперед между Уэст-Маллингом и Фордом в течение почти двух недель. Мы решили, что Джоан останется в нашей квартире в Уэст-Маллинге до Нового года, а затем вернется в дом своих родителей около Лестера. Это подразумевало, что я смогу увидеть часть своей семьи в Рождество. Мое расставание с 29-й было грустным. Я служил в ней с декабря 1938 г., почти четыре года, с перерывом лишь на шесть месяцев, когда был инструктором в Кренфилде. Я, последний из эскадрильи образца 1938 г., покидал ее. Поскольку она была одной из самых результативных эскадрилий ночных истребителей, я гордился тем, что разделил ее успех. Теперь моя верность должна была найти новое применение.
Мне устроили обычную череду прощальных вечеринок, в ходе которых мои механики подарили мне модель «бьюфайтера», которая все еще хранится у меня. Она была сделана из лопасти одного из винтов моего «бью» с бортовым номером 8284, самолета, на котором мы с Джеко совершили аварийную посадку во Фристоне. Модель была выполнена великолепно и закреплена на фрагменте рамы двигателя «Геркулес», установленном на поршневом кольце от того же двигателя. Это был трогательный подарок, на который его изготовители затратили много часов кропотливой работы. Символ, обозначавший для меня истину, которую я хорошо знал: великую связь между летным и наземным персоналом в 29-й. Они делили каждый успех и каждую неудачу. Этот дух я обязательно должен был принести с собой в 141-ю.
Глава 18
Получив под командование 141-ю эскадрилью в 22 года, я стал самым молодым офицером в звании уинг-коммендэра, возглавившим боевое подразделение Королевских ВВС, разделив эту честь с Пэдди Финукейном.
[90] Но в то время это не много для меня значило. В Форде, после представления командиру авиастанции Пату Максвеллу, асу Первой мировой войны, я отправился в штаб эскадрильи, где меня приветствовал новый адъютант, флайт-лейтенант Дикки Спэрроу. У меня состоялся с ним длинный разговор, и вскоре я составил себе общую картину. Эскадрилья находилась в кризисе. Большинство старших по званию членов экипажей были женаты и жили с семьями вдали от аэродрома, так что не могли достаточно хорошо следить за делами и руководить ими. Но большинство из них получили уведомления о переводе, и мне оставалось вселить боевой дух в остальных. Дикки, бывший в гражданской жизни торговцем шерстью, сразу же произвел на меня впечатление, как наиболее подходящий человек для своей работы. Он был старше всех летчиков, значительно более зрелым и терпимым человеком. Его советы по административным и кадровым вопросам были неоценимы. Я боюсь представить, что стало бы с бумажной работой без его бескорыстного руководства, поскольку я ничего в ней не смыслил.
Дикки представил меня остальным. Сквадрэн-лидеры Беал и Купер командовали звеньями, Беал – вновь назначенным, как и я. Бастер Рейндольс был «шпионом», это был человек типа Спэрроу и такой же полезный. Доугал, «бешеный ирландец», был нашим доктором. Несмотря на свои сумасшедшие выходки, он оказался незаменимым в предстоящие месяцы. Экипажи самолетов представляли смешанную группу, включавшую новозеландцев, австралийцев, бельгийцев, индийцев и представителей других наций и немного разбавленную англичанами. Одно было очевидно. Они очень хотели преодолеть кризис и сделать эскадрилье имя. Обратившись к ним с короткой речью, я сказал о том, чего жду от них. Это было просто: 141-я должна стать лучшей эскадрильей ночных истребителей в Королевских ВВС. Эту же речь, немного видоизмененную, я повторил перед наземным персоналом и с гордостью ощущал, что попал в точку, хотя думаю, что любой мог сделать это лучше, чем я.
Несколькими днями позже командир авиагруппы решил проинспектировать нашу авиастанцию. И застал меня врасплох. Я еще не знал все экипажи по фамилиям и не был точно уверен, где на авиастанции расположены некоторые службы. Этот визит привел к нескольким забавным инцидентам. Дикки быстро собрал вместе наши экипажи, и я сказал им, что если не смогу вспомнить чьих-то фамилий, то они будут флаинг-офицер Смит, Браун или Джонс. Если они и возражали против подобных временных фамилий, то недовольства не выразили. Большинство фамилий я назвал правильно, но несколько пришлось называть экспромтом. Разгадал ли эйр-вице-маршал эту мою хитрость, я так никогда и не узнал. Инспектирующих также провели по нашему расположению. Для того чтобы избежать больших промахов, я повсюду водил за собой Дикки, но даже при этом попался. Командир авиагруппы захотел увидеть нашу оружейную мастерскую. Я знал, что она находится в одном из двух бараков. Но в котором? Дикки, тоже новичок, также не был уверен, в каком именно. Я бодро сказал, чтобы эйр-вице-маршал следовал за мной, и открыл дверь: «Оружейная мастерская, сэр». Повисла тяжелая тишина. Я показал командиру наш умывальник и туалет. «Очень интересно, Брехэм. Ну а где же оружейная мастерская?» – произнес он. Она должна была быть в другом бараке, так что я повторил попытку и на сей оказался прав. Прежде чем я успел что-нибудь сказать, командир авиагруппы обратился к оружейнику, который, стоя спиной к нам, вставлял в пушечную ленту 20-мм снаряды.
– Что вы делаете, солдат? – спросил он.
На что оружейник ответил:
– А что, черт возьми, это напоминает?
Мы все остолбенели, а когда оружейник повернулся и увидел, с кем говорит, мне показалось, что он вот-вот упадет в обморок. Эйр-вице-маршал, надо отдать ему должное, свел все к шутке, но мы были рады, когда он уехал.
Бастер Рейндольс и Спэрроу, вскоре после моего прибытия в Форд, попросили меня поучаствовать в составлении представления к награждению Крестом Виктории одного из пилотов эскадрильи, ворэнт-офицера, погибшего в бою. Его штурман остался жив. Они перехватили над Ла-Маншем «Хейнкель-111», и в ходе боя пилот был тяжело ранен. Он продолжил стрелять во врага, пока не сбил его, и только затем повернул домой. Он знал, что его штурман не умел плавать, поэтому повернул к побережью и в конце концов пересек его. Затем он спокойно приказал своему штурману выпрыгнуть на парашюте. Штурман возражал, говорил, что хочет остаться и помочь, но затем понял, что не имеет никакого смысла спорить. Так что он покинул самолет и благополучно приземлился на парашюте. Храбрый пилот, который все время оставался спокойным, несмотря на тяжелое ранение, разбился вместе со своим самолетом и погиб.
