Я должен был испытывать печаль о смерти пилота, но все, что я чувствовал, это гнев. После грубого нарушения летной дисциплины ему дали еще один шанс, но, как только я ослабил внимание, он снова подвел эскадрилью. Он также был ответственен за гибель прекрасного штурмана, только что награжденного медалью «За летные боевые заслуги», и едва не убил многих других людей. На следующий день в Преданнак приехала жена Блэкберна, и я сказал ей, настолько мягко, насколько это возможно, что произошел несчастный случай и что ее муж погиб мгновенно. По крайней мере, последние мои слова были правдой. К сожалению, сомневаюсь, что она мне поверила, поскольку уже встретилась с несколькими сержантами из числа друзей своего мужа. Они намекнули ей, что он погиб из-за глупости пилота. Позже она присутствовала на церемонии похорон. Тогда же я сообщил ей, что Блэкберн за храбрость только что награжден медалью «За летные боевые заслуги». В ее глазах не было слез, когда она с горечью сказала:
– Какой теперь прок от этого?
Блэкберн много значил для меня как человек, и то, как он погиб, произвело на меня такое впечатление, что я не смог сказать ничего связного в ответ на ее вопрос. Мне на помощь пришли Дикки и Док, которые сделали все, что могли, чтобы облегчить страдания бедной женщины.
Глава 21
Немногие оставшиеся дни в Преданнаке были потрачены нами на тренировочные ночные вылеты и подготовку самолетов к перебазированию. Тем временем немногие «бью» с радарами «Mk.7» были заменены самолетами с «Mk.4». Я также получил письмо от эйр-коммодора Эмбри, поздравлявшего меня с награждением второй пряжкой к кресту «За летные боевые заслуги» за успехи в наших недавних наступательных операциях. Лично я чувствовал, что эта награда принадлежала всей эскадрильи, поскольку каждый действовал прекрасно. Перед отлетом в Уиттеринг я совершил обещанный визит в институт в Деффорде, чтобы обсудить технические детали приборов «Serrate» с мистером Уильямсом, малорослым уроженцем Уэльса и блестящим ученым, оказавшим нам позже большую помощь. Наконец, в последний день апреля 141-я эскадрилья в последний раз взлетела из Преданнака, чтобы перелететь в Уиттеринг. Когда наши 16 самолетов, собравшись в группу, взяли курс на наше новое местожительство, я испытал сожаление. В Преданнаке эскадрилья омолодилась и навсегда оставила мысли о своей второсортности. Но не было никакого смысла оглядываться. Кроме того, будущее выглядело в розовом свете.
Уиттеринг был большим аэродромом с травяным покрытием и с одной из самых длинных взлетно-посадочных полос в стране. Из-за своей длины он часто использовался бомбардировщиками, возвращавшимися поврежденными из рейдов над Европой, поскольку предоставлял измотанным, а иногда и раненым экипажам максимальное пространство для ошибок при посадке. Они могли не опасаться выскочить за пределы аэродрома.
Нашим новым боссом стал груп-каптэн Лэгг, высокий, дружелюбный мужчина, он и его штаб сразу же начали прилагать все силы, чтобы мы почувствовали себя дома. Авиастанция Уиттеринг была довоенной постройки, с постоянными ангарами и бараками, которые получили лишь небольшие повреждения во время бомбежек. Однако из соображений необходимой предосторожности стоянки наших самолетов были разбросаны на некотором расстоянии от постоянных сооружений. Помещали самолеты в ангары, только когда было необходимо провести крупный ремонт. Нас щедро обеспечили автотранспортом для перемещения по авиастанции.
Первая пара недель была посвящена ознакомительным полетам и установке на самолеты приборов «Serrate». Большую часть собственного времени я потратил на планирование будущих операций. Я быстро пришел к выводу, что 141-й должна быть предоставлена полная свобода действий. В оперативном отношении эскадрилья подчинялась непосредственно штабу Истребительного командования, в обход обычного подчинения штабам авиагруппы и сектора ПВО. Утром или днем перед вылетом штаб Бомбардировочного командования связывался с центром управления Истребительного командования в Стенморе. Оттуда в 141-ю эскадрилью по телефону должны были сообщить цель налета, маршрут полета, типы и число бомбардировщиков и время их выхода на цель. Стикс, который теперь был флайт-лейтенантом и старшим радиооператором эскадрильи, офицер разведки Бастер Рейнольдс и я наносили эти данные на основную карту в комнате предполетного инструктажа экипажей и планировали тактику действий эскадрильи на эту ночь.
Когда большинство наших самолетов были оснащены приборами «Serrate», мистер Уильямс посоветовал, чтобы мы перелетели на аэродром, более удаленный от вражеского побережья, чтобы потренироваться там в использовании приборов против нескольких «дефайентов», оборудованных имитаторами немецких бортовых радаров. Он считал, что если мы будем тренироваться в Уиттеринге, то есть вероятность того, что враг через свою службу радиоперехвата сможет обнаружить, чем мы занимаемся. Если бы немцы поняли, что мы знаем частоту их бортовых радаров, они имели бы время изменить ее и свести к нулю наши шансы на успех. Важность этого предложения была учтена штабом Истребительного командования, который принял меры к тому, чтобы эскадрилья перебазировалась в Дрэм, около Норт-Бервика в Шотландии. Перелет должен был состояться в середине мая.
Тем временем я с двумя своими командирами звеньев, Винном и Дэвисом, и со Стиксом посетил штабы Бомбардировочного командования 5-й и 8-й авиагрупп, чтобы рассказать о планируемых действиях, а также получить любую полезную информацию о тактике наших бомбардировщиков и немецких ночных истребителей. В целом это были полезные визиты, хотя у нас осталось впечатление, что они считали, что одной эскадрильи было недостаточно, чтобы добиться большого эффекта. Мы были с этим мнением не согласны. Даже несколько наших ночных истребителей, летящих в потоке бомбардировщиков и вокруг них, вызвали бы замешательство немецкой обороны. Также было вероятно, что наше присутствие не позволит отдельным экипажам немецких ночных истребителей эффективно атаковать наши бомбардировщики. Однако все мы признали, что было бы лучше, если бы мы смогли вступить в эту стадию действий силами большими, чем одна эскадрилья. Другая проблема, которая, казалось, беспокоила парней из Бомбардировочного командования, состояла в том, что в нас наверняка будут стрелять экипажи собственных бомбардировщиков, в разгар сражения ошибочно приняв нас за вражеские истребители. Как было отмечено, это был приемлемый риск. Мы не могли требовать от экипажей бомбардировщиков, чтобы они ждали, когда истребитель приблизится и его можно будет правильно идентифицировать. Для них будет слишком поздно, если приближающийся истребитель окажется немецким.
До перелета в Дрэм мы продолжали тренировочные полеты по отработке тактики ночного боя, делая упор на «столкновение» с самолетами типа истребителя. Мы предполагали, что экипажи немецких истребителей «Мессершмит-110» и «Юнкерс-88» своими бортовыми радарами смогут обнаружить наше присутствие, когда мы будем к ним приближаться, так что внезапные атаки казались маловероятными. После недели или около того эскадрилья приобрела значительный опыт в ночных маневренных боях. Пары «бью» преследовали друг друга в темных небесах, радиооператоры непрерывно передавали своим пилотам информацию о позиции другого истребителя, и оба экипажа пытались выйти на дистанцию визуального обнаружения. Обычно учебный бой выигрывал пилот, который первым визуально обнаруживал другого. Теория и практика стрельбы была очень важна, потому что мы теперь нам предстояло стрелять в маневрирующие цели. Все наши самолеты были оборудованы кинокамерами, синхронизированными с прицелами, чтобы, когда мы выполняли учебные атаки при дневном свете, они могли фиксировать точность или неточность нашей стрельбы. Таким образом мы могли видеть, делали ли мы слишком большое или слишком маленькое упреждение при стрельбе, и полученный опыт позволил нам добиться больших успехов в последующих учебных стрельбах и позже в бою.
