На самом деле Эттли хотел, чтобы Индостан стал доминионом, подобно Канаде. Он надеялся, что сэр Стаффорд Криппс, которого отправили в Дели в марте 1942 г. убедить националистов принять декларацию, станет индийским лордом Даремом.
Криппс, который только что вошел в военный кабинет после посольской работы в Москве, казался идеальным выбором. Он вместе с Неру увлекался коммунизмом в 1930-е гг., был с ним в хороших отношениях. Как барристер, он соответствовал Джинне в красноречии и умении блестяще подать себя.
Криппс был трезвенником, вегетарианцем, носил очки в металлической оправе и имел привычку поджимать губы. Он казался чудаком, человеком с пунктиками, который мог посоревноваться с Ганди — например, поддерживал нудизм, сам вязал наушники для защиты от холода.
Однако Криппсу удалось настроить против себя и британцев, и индусов. Один депутат Парламента, «Чипе» Чаннон, считал его «современным Савонаролой» и говорил: воздух холодеет, когда он проходит мимо, «я почувствовал, словно вдохнул мрачной и зловонной атмосферы из гробницы»
[2287].
Пуританство Криппса раздражало Черчилля. «Он представлял собой все добродетели, которые мне не нравятся, в нем не имелось ничего из пороков, которыми я восхищаюсь», — сказал премьер-министр
[2288]. Он же называл его «сэр Стиффорд Краппе» (На английском это звучит похоже на «сэр Высокомерная Чушь»)
[2289].
Ему не верил вице-король, он говорил, что Криппс «ведет себя бесчестно, когда сталкивается с противниками»
[2290]. По словам Неру, Саффорд Криппс ничего не знал об Индии, но чем больше информации он получал, тем сильнее путался. На самом деле, несмотря на мастерство юриста и искушенность в судебных делах, Криппс был легкомысленным и ветреным человеком, однако имел золотое сердце. Он был странно наивным и туповатым, считал безукоризненно убранные постели высшим достижением ума и, как говорили, наиболее требовательных просителей принимал только по предварительной записи. В частности, Криппс не понимал атавистическую враждебность Черчилля и Линлитгоу, не желавших передавать значительную власть индийским националистам даже для того, чтобы получить их помощь в войне. Однако вице-король предупреждал Криппса, чтобы тот «не воровал сыр его превосходительства, чтобы положить приманку в свою ловушку»
[2291].
Он близко подошел к тому, чтобы сделать как раз это. Криппс растянул дело до краев, предложив Конгрессу индийский Исполнительный совет, который приближался к правящему кабинету. Прошли сложные переговоры, на которых обсуждалось, может ли индус занимать должность министра обороны. После вмешательства посланника Рузвельта полковника Луи Джонстона они вполне могли бы привести к успеху. Но Черчилль обуздал Криппса, и Конгресс отверг британскую декларацию, поскольку она не обеспечивала свободы и объединения Индии.
Ганди протестовал из-за уродования Индостана и отказывался принимать «просроченный чек» (как добавил один журналист) «подкачавшего банка»
[2292]. Однако исключительно важный факт состоял в том, что Криппс подписал этот самый чек, и он должен был быть оплачен после ухода Черчилля. Поэтому независимость стала неизбежной.
Однако какое-то время Криппс не мог предложить Индии достаточно для ее удовлетворения. Поэтому, после взаимных уколов в спину его миссия провалилась. Эхом повторяя заголовок одной газеты, Линлитгоу заметил: «До свидания, мистер Криппс»
[2293].
Эмери говорил, что если бы Конгрессу предложили луну, то он бы ее отверг из-за неровностей на поверхности. Черчилль праздновал разгром, танцуя в кабинете и приговаривая: «Никакого чая с государственной изменой, никаких сделок с американской или британской лейбористской сентиментальностью, а назад к серьезному и возбуждающему военному делу»
[2294].
Рузвельт предпринял запоздалую попытку спасти инициативу, протестуя из-за отказа британцев дать «индусам право на самоопределение». Это привело в ярость Черчилля. По словам посланника президента Гарри Гопкинса, его «поток проклятий длился два часа в середине ночи»
[2295].
Более официально премьер-министр предупредил президента, что независимая Индия договорится с японцами и станет угрожать Ближнему Востоку. После того, как генерал Александер отступил из Мандалея, а генерал Роммель захватил Тобрук, это предостережение стало более убедительным. Ганди усилил его, объявив: Индия ничего не имеет против Японии, они не ссорились.
Общественное мнение в США повернулось против партии Конгресса. Американцев особенно возмущали атаки Махатмы на расизм на юге, где линчевали чернокожих, индийских офицеров не пускали в рестораны, а на гостиницах висели вывески: «Собаки и евреи не допускаются»
[2296].
Трансатлантическое изменение отношений разрушило надежды Неру на прицепление «индийского вагона к американской, а не к британской звезде»
[2297]. Вместо этого после яростных дебатов Конгресс начал новую массовую кампанию неповиновения. Она была суммирована в лозунге Ганди, который звучал везде: «Бхарат чоро!» («Уходите из Индии!»)
Правительство хорошо подготовилось и 9 августа 1942 г. арестовало лидеров, поместив Неру в заключение до 15 июня 1945 г. Несмотря на обезглавливание Конгресса, его участники пытались нарушить управление, сорвать работу администрации и помешать работе на войну. Они пошли еще дальше, используя не только забастовки и прекращение работы и торговли. К их усилиям часто присоединялись вооруженные бандиты и гундасы (хулиганы). Протестующие устраивали саботаж на железных дорогах, перерезали телеграфные провода, атаковали полицейские участки, почтовые отделения и правительственные учреждения. Крупные беспорядки сотрясли Бомбей, Калькутту и Мадрас. Бенгалия, Бихар и центральные провинции стали свидетелями бунтов, которые оказались хуже, чем те, что происходили в Пенджабе во время бойни в Амритсаре.
