Гексамилион пал всего за пять дней, и Константин едва успел спастись. Османы ворвались на Пелопоннес, и только неожиданно рано выпавший зимний снег, перекрывший горные проходы, спас столицу Константина, город Мистры. К счастью для империи, Мурад II был более заинтересован в завоевании Балкан, чем в том, чтобы окончательно расправиться с остатками Византии. Османские армии отправились завоевывать Далмацию, а Константина IX турки оставили в покое, и он смог приложить все силы к восстановлению южной Греции.
[217]
Когда новый император вошел в Константинополь, город представлял собой лишь смутное отражение своего прошлого величия. Он отступил, будто отлив, и съежился внутри своих стен. На улицах столицы больше не слышались разговоры на дюжине наречий, торговые корабли не теснились в имперских гаванях, ее дворцы и церкви лишились своих богатых украшений. Население, в дни Юстиниана достигавшее почти полумиллиона, теперь сократилось до пятидесяти тысяч человек. Заброшенные поля, заросшие сорной травой, ныне покрывали обширные участки старой городской территории, и остатки разрушенных зданий со временем врастали все глубже в землю.
И все же, несмотря на это, странное оживление витало в воздухе. Недавно написанные фрески были не такими роскошными, как когда-то, иконы больше не были инкрустированы серебром и золотом, грандиозные мозаики уже не поражали взгляд — но в искусстве присутствовали свежесть и живость, столь не соответствовавшие духу погибающей империи. В этой странной атмосфере ремесленники и ученые все еще находили себе меценатов, и новые школы искусств расцветали в монастырях, рассеянных по раздробленной империи. Византия уже многие столетия жила под тенью безжалостных турок, и хорошо осознавала, что ей предстоит быть разрушенной до основания — но даже в приближении рокового часа империя была твердо намерена наслаждаться жизнью. В материальном отношении она могла уменьшиться до незначительного пятнышка, но интеллектуально и культурно переживала новый расцвет.
Константин IX был бы рад подарить своим подданным долгожданные торжества по поводу коронации, но об этом не могло быть и речи. Патриарх являлся известным сторонником постановления Иоанна VIII об унии, объединившей православную и католическую церковь, а следовательно, в глазах большей части своей паствы был немногим лучше еретика. Позволить такой противоречивой фигуре провести обряд помазания на трон неминуемо означало вызвать массовые беспорядки.
В любом случае Константин молчаливо поддерживал позицию патриарха. Священным долгом императора было защищать независимость столицы, и если подчинение Риму давало хотя бы малейший шанс на помощь Запада, так и следовало поступить. Последнему императору Византии предстояло остаться некоронованным.
Пока Константин улаживал текущие проблемы Константинополя, Мурад II обнаружил, что столицу Далмации завоевать куда труднее, чем он рассчитывал. Под предводительством Албанского Дракона — харизматичного Скандерберга — далматинцы успешно противостояли османскому натиску. В 1451 году Мурад II недовольно прекратил свои попытки, объявив, что эту провинцию завоевать невозможно, и удалился в Адрианополь, где и скончался к безмерному облегчению Византии.
Праздничный колокольный звон раздавался по всему Константинополю. Новому султану, Мехмеду II, было только девятнадцать лет, и когда император отправил посланников, чтобы поздравить его с восхождением на трон, султан поклялся Пророком и Кораном, что посвятит всю свою жизнь поддержанию мира с империей. Западные державы, обеспокоенные провалом венгерского крестового похода, охотно предпочли ему поверить.
Впрочем, молодой султан был полон противоречий. Поэт и ученый, свободно говоривший на нескольких языках, он в то же время являлся неуравновешенным тираном, способным на зверскую жестокость. Блестящий организатор и стратег, он был суеверен настолько, что не начинал атаку без благословения астролога. И эти колебания сочетались в нем с проявлявшейся временами макиавеллиевской решительностью. Став султаном и желая избежать потенциальной угрозы, Мурад II отвлек внимание матери своего маленького сводного брата, пригласив ее на обед, и удавил ребенка. Когда бедная женщина вернулась домой и нашла своего младенца мертвым, ей не дали времени оплакать его; вместо того ее немедленно выдали замуж за одного из командиров Мехмеда. По мнению султана, гражданскую войну можно было предотвратить только подобной жестокостью, и позднее он убедительно объяснит своим сыновьям, что братоубийство было совершено в интересах сохранения «мира и порядка».
Этот пример, показавший характер нового султана, остался на Западе незамеченным. И Европа, и Византия прилежно отворачивались от него, желая верить, что между исламом и империей возможен мир. Вскоре их заблуждению пришел конец.
Мехмеду II удавалось сдерживаться еще несколько месяцев, а затем он нарушил свою клятву. Отправив своих инженеров в самую узкую часть Босфора, где Азию отделяет от Европы всего семьсот ярдов, он соорудил мост через узкую полоску воды и уничтожил византийский городок, который здесь находился. На том самом месте, где две тысячи лет назад персидский царь Ксеркс со своей огромной армией встретился с обреченным спартанским царем Леонидом, Мехмед построил крепость.
[218] Его дед, чтобы властвовать над проливами, построил такой же замок на азиатском берегу, и теперь два этих укрепления эффективно отрезали Константинополь от Черного моря. Это был явный акт агрессии, и султан даже не пытался скрывать свои намерения. Когда Константин послал эмиссаров напомнить Мехмеду, что тот нарушил клятву, и умолял его пощадить хотя бы местные деревни, Мехмед приказал казнить послов.
По мере того, как стены новой крепости поднимались все выше, молодой венгр по имени Урбан прибыл в Константинополь и предложил свои услуги императору. Специалист в литье пушек и стрельбе из них, он предложил начать производство огнестрельного оружия для Византии. Константин XI был восхищен. Он уже видел новое смертоносное оружие при Гексамилионе и знал ужасающую силу этих оглушающих чудовищ, что могли сокрушить камень и сравнять с землей стены. Но чтобы нанять этого молодого человека, у императора попросту не оказалось денег. Каким-то образом для Урбана удалось наскрести жалованье, чтобы тот остался в городе, но эти средства вскоре кончились, и нуждающийся в деньгах венгр ушел, чтобы предложить свои услуги туркам.
