И наконец, Анаксагор под влиянием слов Парменида «ничто не может возникнуть из ничего» считал, что материя изменяется только путем разного смешения общих для всех вещей качеств. Никогда не происходит так, что вдруг начинает быть то, чего только что не было, но существуют изменения в интенсивности перемешанных между собой качеств, которые текут из одного места в другое. Сами качества с тех пор, как выделились из исходной субстанции, где «все вещи находились вместе», сохраняются, а не создаются и не уничтожаются.
Это тонкий анализ, и не похоже, что афинские собратья Анаксагора были в состоянии понять эти рассуждения. В любом случае, когда афинские ученые защищали материализм, они пользовались гораздо более простым, чем у Анаксагора, понятием материи.
Теперь рассмотрим немного подробнее, каким образом обошел Анаксагор камень преткновения элейской философии. Если материя, пространство и время определяются как непрерывные (и поэтому бесконечно делимые) и дискретные (составленные из конечного числа расположенных вплотную друг к другу точек или иных мельчайших частиц) одновременно, то, как показывают парадоксы Зенона, в такой теории должен быть какой-то логический дефект. Но Анаксагор ответил на критику Зенона тем, что отказался от допущения, что частицы материи, времени и пространства дискретны, однако сохранил непрерывность и бесконечную делимость. В предположении, что все в физическом мире может делиться до бесконечности, нет логической неувязки, хотя нужны новые математические идеи для описания соотношения целого и части в такой текучей Вселенной5. В мире Анаксагора движение подобно течению реки, а не прыжкам кузнечика. Нам не нужно делать бесконечное количество скачков из каждой очередной точки в следующую, чтобы добраться от своего места до двери, потому что нет отдельных точек, которых нужно достичь, и нет промежутков между очередной точкой и следующей, которые надо пересечь.
Но Анаксагор кроме ухода от парадоксов Зенона хотел иметь мир, в котором изменение было бы реальным; поэтому он должен был учитывать два из аргументов Парменида: первый – что если мир состоит из одного вещества, то не может быть настоящего изменения, и второй – что «настоящее» изменение приводит к невозможному «возникновению чего-то из ничего». Первое из этих ограничений действует всегда, когда материя, которая делает вещи реальными, рассматривается как нечто подобное льду и протяженное в пространстве, но не имеющее других собственных качеств. Именно так вылядит материя в атомистической теории. Похоже, что именно это представление о материи подразумевал и Эмпедокл в своей теории элементов, частицы которых отличаются друг от друга формой и размером. Однако Анаксагор нигде не использовал такое понятие материи. У него мир состоит из противоположных качеств – жары и холода, влажности и сухости, и эти качества не являются свойствами какого-то другого вещества, которое «держит» их: они сами и есть материя мира, и их изменения – фундаментальные факты природы, а не просто отражения на поверхности застывшего шара из заполненной чем-то протяженности.
Третье свойство материи у Анаксагора – что «во всем есть часть всего». Так он формулирует свое решение задачи, которую поставил Парменид, отрицая любой процесс, в котором «что-то возникает из ничего»6. Изменения – не внезапные скачки от небытия к бытию, а изменения относительной интенсивности качеств в их смесях. Противоположные одно другому качества никогда не бывают чистыми, они всегда смешаны одно с другим: в снеге больше белизны и холода, чем черноты и тепла, но, когда снег тает и превращается в воду, просто становится больше тепла и черноты в смеси, где какая-то доля этих двух качеств уже содержалась. В результате получается, что при таянии снега не происходит внезапное создание чего-то из ничего, а возрастает степень чего-то. Эта формулировка не всегда была ясна читателям Анаксагора, потому что его собственные высказывания, например «Как же то, что не плоть, может стать плотью?» – часто ведут их по ложному пути. Эту фразу раньше понимали так: в любой пище, которой мы питаемся, на самом деле есть мелкие частицы человеческих мяса и костей. Довольно живописное, но абсурдное высказывание. Но если понимать упомянутую фразу как утверждение, что у пищи и плоти есть общие качества, а значит, то и другое может смешиваться и создавать новые наборы качеств, получается вполне разумная идея. При этом видно, что необычную форму этой фразы Анаксагор выбрал специально как ответ на Парменидово ограничение: он берет «плоть из неплоти» как частный случай «чего-то из ничего».
Чтобы построить тот мир, который мы знаем, из этих невещественных и проникающих одно в другое качеств, Анаксагор ввел представление об этапах смешения и соединения качеств. Одни сплавы качеств «плотнее», чем другие. Например, мы читаем у него о «долях», которые, смешиваясь, образуют «семена», а те, в свою очередь, «сливаются друг с другом» и образуют вещи7. Возможно, из-за того, что Анаксагор так заботился о том, чтобы обойти все технические препятствия, указанные элейцами, его теория материи тоже очень технична. Тот, кто знакомится с ней, на каждом шагу чувствует искушение вернуться к общепринятым представлениям о предметах и протяженном веществе, когда пытается понять, что такое для Анаксагора «вещи», «семена» или «противоположности». Но каждый раз, когда он возвращается к общепринятым толкованиям, теория становится бессмыслицей. Анаксагор представлял себе физический мир по-другому: его концепция гораздо ближе к огню и потоку Гераклита.
Перейдя от чистой теории к рассказу о возникновении космоса и подробному научному исследованию его механизмов, Анаксагор, разумеется, почувствовал, что может ввести в свою работу более привычные ионийские слова и идеи. Его афинские поклонники, которые плохо понимали смысл дискуссии о качественном материализме, смогли понять и оценить строгость логических выводов и способность к блестящим догадкам, которые он проявил в своем описании того, как возник мир.
Космология Анаксагора – классически милетская, хотя он развил ее на несколько шагов дальше. Вначале «все вещи были перемешаны вместе», кроме разума, который привел эту смесь в движение таким образом, что она стала кружащимся расширяющимся вихрем8. В результате этого вращения из нее выделились противоположности: тяжелые частицы в большинстве случаев относило в центр, где из них складывалась наша земля, а более легкие частицы, в том числе огромное количество воздуха, были вытолкнуты наружу9. До этого момента новая теория выглядит как смесь идей Анаксимандра и Анаксимена. В ней существует «много миров», но этот вывод был уже предсказан Анаксимандром, продолжил свою жизнь в ионийской науке как типичная для нее идея и перешел оттуда в атомистическую теорию10.
Однако Анаксагор видел, что эта классическая модель разделения смеси на части в результате вращения не подходила для того мира, который он наблюдал вокруг себя. «Гигантский вихрь», действующий механически, расположил бы вещи однородными слоями в порядке их плотности, и в верхних слоях не могли бы сформироваться Солнце, Луна и планеты11. Поэтому он добавил к этому описанию свою собственную идею: из центра были выброшены огромные глыбы камня, которые не упали обратно из-за огромной скорости своего движения. Солнце, Луна и планеты – такие раскаленные камни в небе, а метеориты – камни меньшего размера, которые упали на землю, когда потеряли ту скорость, которая удерживала их в небе.
