Печалью стала песня перевита:
О том томлюсь и на того сердита,
Пред кем в любви душа была раскрыта;
Ни вежество мне больше не защита,
Ни красота, ни духа глубина,
Я предана, обманута, забыта,
Впрямь, видно, стала другу не нужна.
Я утешаюсь тем, что проявила
К вам, друг, довольно нежности и пыла,
Как Сегуин Валенсию, любила;
Но хоть моя и побеждала сила,
Столь, друг мой, ваша высока цена,
Что вам в конце концов и я постыла,
Теперь с другими ваша речь нежна.
Как быстро вы со мной надменны стали!
Не правда ль, друг, могу я быть в печали,
Когда вас грубо у меня отняли,
Хоть мне и безразлично, эта, та ли,
И что пообещала вам она?
А вспомните, как было все вначале!
Разлука наша — не моя вина.
Забвенье клятв взаимных душу ранит,
Но влечься к вам она не перестанет,
Ибо, как прежде, ваша доблесть манит,
И здешняя ль, чужая ль — им числа нет! —
Любить желая, в вас лишь влюблена;
Надеюсь, друг, вам тонкости достанет
Ту отличить, что вам навек верна.
Мне славы хватит отразить упреки:
Род стар, нрав легок, чувства же глубоки
И не присущи внешности пороки;
Как вестника, я шлю вам эти строки,
Прекрасный друг мой, ибо знать должна,
Из гордости ли вы ко мне жестоки,
Иль это злонамеренность одна.
Понятны ль вам в посланье сем намеки
На то, сколь гордость для людей вредна?
Я совет влюбленным подам,
Но забочусь не о своем,
Ибо к лести глух и хвалам,
Касательно ж собственных драм
Не обмолвлюсь сам ни словцом;
И солгать не даст мне Амор,
Что слугою был верным самым
Я ему, услужая дамам.
Воздыхателям-простакам
Сложный курс науки о том,
Как любимым стать, преподам,
Чтоб, внимая моим словам,
К цели шли они прямиком;
Вздернут будь или брошен в костер
Тот, кто речь мою глушит гамом!
Всяк учись по моим программам!
Те владеют сердцами дам,
Тех любезный встретит прием,
Кто сумеет дерзким речам
Дать отпор, то бишь по зубам
Дать как следует кулаком;
Угрожая, не бойтесь ссор!
С несговорчивой — будьте хамом!
Благо кроется в зле упрямом.
Чтобы путь проложить к сердцам
Лучших, действуйте только злом:
Дайте волю дурным словам,
Грубым песням и похвальбам;
Чтите худших; вводите в дом
Тех, чей всем известен позор, —
Словом, дом свой покройте срамом,
Чтоб не стал кораблем иль храмом.
Этим следуя образцам,
Преуспеете! Я ж в другом
Плане действую, ибо там,
Где лукавите вы, я прям,
Мягок, верен, честью ведом,
Вижу в женщинах лишь сестер —
И… подобным увлекшись хламом,
Я приблизился к страшным ямам.
Вы избегнете этих ям,
Но, поняв, что я стал глупцом,
По моим нейдите следам,
Поступайте же, как я вам
Заповедал, не то потом
Чувство вас возьмет на измор;
Да и я наглецом упрямым
В дом приду к самым милым дамам.
Выдам всем сестрам по серьгам,
Ибо я с тех пор не влеком
Ни к которой, увы, из дам,
Как Мой Перстень наделся сам
Мне на палец… Молчи о том,
Мой язык! Не суйся! Позер
Жизнь кончает, увенчан срамом!
Нет во мне пристрастья к рекламам.
Это знает Милый Жонглер —
Та, что мне не пометит шрамом
Сердца, ибо не склонна к драмам.
Ей пошлю стихи — курс тем самым
На родной мой Родес задам им.
чтобы сочинить то, чего никто никогда не видел сочиненным ни мужчиной, ни женщиной, ни в этом веке, ни в каком прошедшем.
И могу сказать почему: потому что, начни я для вас это и не доведи дело до конца, вы решили бы, что я безумен: ибо я предпочту один сол в кулаке, чем тысячу солнц в небе.
Я не боюсь теперь невзгод,
Мой друг, и рока не кляну,
И, если помощь не придет,
На друга косо не взгляну.
Тем никакой не страшен гнет,
Кто проиграл, как я, войну.
Все это я говорю из-за Дамы, которая прекрасными речами и долгими проволочками заставила меня тосковать, не знаю зачем. Может ли быть мне хорошо, сеньоры?
Господи, помилуй! In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti! Дама, да что же это получается?
Дама, можете поступать как вам угодно, хоть как госпожа Айма со своей рукой, которую она кладет, куда ей нравится.
если же его спросят, кто это сочинил, он может сказать, что тот, кто способен все делать хорошо, когда захочет.
