Пенье отныне заглушено плачем,
Горе владеет душой и умом,
Лучший из смертных уходит: по нем,
По короле нашем слез мы не прячем.
Чей гибок был стан,
Чей лик был румян,
Кто бился и пел —
Лежит бездыхан.
Увы, зло из зол!
Я стал на колени:
О, пусть его тени
Приют будет дан
Средь райских полян,
Где бродит Святой Иоанн.
Тот, кто могилой до срока захвачен,
Мог куртуазности стать королем;
Юный, для юных вождем и отцом
Был он, судьбою к тому предназначен.
Сталь шпаг и байдан,
Штандарт и колчан
Нетронутых стрел,
И плащ златоткан,
И новый камзол
Теперь во владенье
Лишь жалкого тленья;
Умолк звон стремян;
Все, чем осиян
Он был, — скроет смертный курган.
Дух благородства навеки утрачен,
Голос учтивый, пожалуйте-в-дом,
Замок богатый, любезный прием,
Всякий ущерб был им щедро оплачен.
Кто, к пиршеству зван,
Свой титул и сан
Забыв, с ним сидел,
Беседою пьян
Под пенье виол —
Про мрачные сени
Не помнил: мгновенье —
И, злом обуян,
Взял век-истукан
Того, в ком немыслим изъян.
Что б ни решил он, всегда был удачен
Выбор; надежно укрытый щитом,
Он применял фехтовальный прием
Так, что противник им был озадачен;
Гремя, барабан
Будил его стан;
Роландовых дел
Преемник был рьян
В бою, как орел, —
Бесстрашен в сраженье,
Весь мир в изумленье
Поверг великан
От Нила до стран,
Где бьет в берега океан.
Траур безвременный ныне назначим;
Станет пусть песне преградою ком,
В горле стоящий; пусть взор, что на нем
Сосредоточен был, станет незрячим:
Ирландец, норманн,
Гиенна, Руан,
И Мена предел
Скорбят; горожан
И жителей сел
Разносятся пени —
В Анжу и Турени;
И плач англичан
Летит сквозь туман, —
И в скорби поник алеман.
Едва ль у датчан
Турнир будет дан:
На месте ристалищ — бурьян.
Дороже безан
Иль горстка семян
Всех царств, если царский чекан.
Страшнейшей из ран
На части раздран —
Скончался король христиан.
Споемте о пожаре и раздоре,
Ведь Да-и-Нет свой обагрил кинжал;
С войной щедрей становится сеньор:
О роскоши забыв, король бездомный
Не предпочтет тарану пышный трон,
В палатках станет чище жизнь вельмож,
И тем хвалу потомки воспоют,
Кто воевал бесстрашно и безгрешно.
По мне, звон сабель — веский довод в споре,
Знамена ярче, если цвет их ал,
Но сторонюсь я ссор, коль на ковер
Кость со свинцом кидает вероломный.
О, где мой Лузиньян и мой Ранкон?
Истрачен на войну последний грош,
И латы стали тяжелее пут,
И о друзьях я плачу безутешно.
Когда б Филипп спалил корабль на море
И там, где ныне пруд, насыпал вал,
И взял Руанский лес, спустившись с гор,
И выбрал для засады дол укромный,
Чтоб знал, где он, лишь голубь-почтальон, —
На предка Карла стал бы он похож,
Что с басками и саксами был крут,
И те ему сдавались неизбежно.
Война заставит дни влачить в позоре
Того, кто честь до боя потерял,
Едва ль мой Да-и-Нет решит Каор
Оставить — он в игре замешан темной
И ждет, когда король отдаст Шинон:
Чтобы начать войну, момент хорош,
Ему по сердцу время трат и смут,
Страну он разоряет безмятежно.
Когда корабль, затерянный в просторе,
Сквозь шквал, на скалы, потеряв штурвал,
Несется по волнам во весь опор,
Чтоб жертвой стать стихии неуемной, —
Моим подобных бедствий даже он
Не терпит: что ж! мне больше невтерпеж
Ложь, и небрежность, и неправый суд
Той, на кого молюсь я безуспешно.
В Трайнаке быть, когда там пир начнут,
Ты должен, Папиоль, собравшись спешно.
Роджьеру спой, что мой окончен труд:
Нет больше рифм на «омный», «он» и «ежно».
Если б трактир, полный вин и ветчин,
Вдруг показался в виду,
Буковых чурок подбросив в камин,
Мы б налегли на еду,
Ибо для завтрака вовсе не рано;
День стал бы лучшим в году,
Будь ко мне так же добра дона Лана,
Как и сеньор Пуату.
С теми, кто славой твоей, Лимузен,
Стал, я проститься хочу;
Пусть от других Бель-Сеньор с Цимбелин
Слышат отныне хвалу,
Ибо я Даму нашел без изъяна
И на других не гляжу —
Так одичал от любви; из капкана
Выхода не нахожу.
Юная, чуждая поз и личин,
Герб королевский в роду,
Лишь ради вас от родимых долин
Я удаляюсь в Анжу.
Так как достойны вы славного сана,
Вряд ли украсит главу,
Будь она римской короной венчана, —
Больше уж чести верну.
Взор ее трепетный — мой властелин;
На королевском пиру
Возле нее, как велит господин,
Я на подушке сижу.
Нет ни в словах, ни в манерах обмана:
В речи ее нахожу
Тонкость бесед каталонского плана,
Стиль — как у дам из Фанжу.
Зубы — подобие маленьких льдин —
Блещут в смеющемся рту,
Стан виден гибкий сквозь ткань пелерин,
Кои всегда ей к лицу,
Кожа ланит и свежа и румяна —
Дух мой томится в плену:
Я откажусь от богатств Хорасана,
Дали б ее мне одну.
Дамы такой и в дали океана,
Как Маиэр, не найду.
